Питер Мейл - Отель «Пастис»

Реакция на случившееся была разной. Эрнест, спокойный, решительный и неунывающий, встал рядом с дядюшкой Уильямом за стойку бара и стал угощать спиртным всех желающих. Мадам Понс после короткой вылазки вернулась на кухню со свежей бутылкой вина и свечой. Кэролайн в вымокшем наряде и с серьезно поврежденной прической дулась на весь мир. Бун, с кружкой пива в одной руке и французским разговорником в другой, продолжал языковые занятия с Франсуазой. Среди гостей в основном царило веселое оживление, как обычно бывает после катаклизма малых масштабов, если к тому же бесплатно угощают спиртным.

Саймон с Николь на краешке стойки бара корпели над счетами, когда перед ними в прилипшем к телу шелковом платье возникла явно раздраженная Кэролайн.

— Саймон, надо поговорить.

— Давай.

— Машина Джонатана совершенно мокрая. Он не поднял верх.

Саймон, вздохнув, потер глаза. За спиной был длинный и трудный день, и неизвестно, когда еще доберешься до постели.

— Попрошу кого-нибудь вызвать такси.

Кэролайн такси не устраивало.

— Я надеялась, что ты отвезешь нас в Горд, но, видимо, для меня это слишком большая честь.

Она подняла руку поправить волосы со лба. Мокрое платье облегло великолепно очерченную грудь.

— Потрясающе! — пошатываясь, воскликнул дядюшка Уильям, отчаянно пытаясь сфокусировать взгляд. — Будь я лет на двадцать моложе! — Он, качнувшись, встал перед Кэролайн с улыбкой во все лицо. — Я, милая леди, говорю вам как художник, ценитель прекрасного, и должен заявить, что редко встречал грудь, которая могла бы сравниться с вашим изящным бюстом. Случаем, не могли бы дать мне сеанс?

Кэролайн бросила на него полный презрения взгляд.

— Предпочтительнее обнаженной, — продолжал дядюшка Уильям. — Я вижу вас на пестром ложе, свет и тень играют на каждом изгибе, в каждой впадине. Давайте выпьем, — предложил он, поднимался полный фужер коньяка.

Саймон невольно фыркнул. Кэролайн обожгла его взглядом.

— Кажется, ты находишь этого отвратительного старика забавным.

Резко повернулась и зашагала прочь, сердито окликая Джонатана.

— Гляди-ка, и задница под стать, — восхищенно воскликнул дядюшка Уильям. — Какие прелестные бедра! Смотри, как они…

— Вилли! — прикрикнул на него Саймон, отбирая фужер. — По-моему, тебе пора в постель.

— Не могу не согласиться, мой мальчик. В каком она номере?

Сокрушенно качая головой, Саймон обратился к Николь:

— Посмотри, чтобы он кого-нибудь не перекусал. А я постараюсь разобраться со счастливой парочкой.

В конторке портье он взял карманный фонарик и зонт. Кэролайн стояла у входа, глядя на хлещущий в ночи ливень. Посветив фонариком в сторону стоянки, Саймон увидел Джонатана, борющегося с полуподнятым верхом «порше».

— Эту проклятую штуку заело, — сказала Кэролайн. — Можешь что-нибудь сделать?

Через десять минут, так и не подняв неподатливый верх, промокшие до нитки мужчины сдались. Саймон вызвал такси. Кэролайн потребовала постелить полотенца, упрекая Джонатана за то, что у того не хватило ума вовремя разобраться с машиной. Саймон был уверен, что ее капризный монолог будет продолжаться до самого Горда. С облегчением глядя вслед удаляющимся огням автомобиля, Саймон вспомнил о неутомимости Кэролайн, когда дело доходило до нытья и жалоб. А теперь мне требуется, сказал он себе, электричество, горячий душ и двенадцать часов сна, и тогда я буду в состоянии еще один день вынести радости руководства отелем. Вымокший и всеми забытый, он стоял в вестибюле, с грустью вспоминая о Найтсбридже и Мэдисон-авеню.

Жожо, сверяясь со списком, в последний раз проверил разложенные на кровати вещи. Он стоял нагишом — на фоне белого тела выделялись темные от загара ноги, руки и лицо. Из стоявшего у изголовья пластмассового приемничка вырывались звуки суперхитов, прерываемые исступленными выкриками диск-жокея, как будто тому в своей студии «Радио Воклюз» в жизни не было так весело. В конце концов, сегодня был праздник, Четырнадцатое июля, «Le Quatorse», когда все мужчины, женщины и дети во Франции должны радоваться soirée de fête.

Жожо закурил и стал одеваться в соответствии со списком. Надел через голову шнурок, почувствовав на груди холодок ключа от замка. Натянул черные шорты и желто-красно-синюю трикотажную майку, рассовал по большим карманам темные очки, резиновые перчатки и хлопчатобумажную кепочку. Спортивная форма скрылась под поношенными брюками и темной просторной трикотажной рубахой. Черные велосипедные туфли на тонкой подошве были не к месту, но кто в праздничный вечер станет обращать внимание на туфли?

Еще раз прошелся по списку. Ничего нельзя упустить, особенно теперь, когда Генерал поручил ему руководить операцией. Bon. Сел с сигаретой на кровать, дожидаясь, когда подойдет время встречи с остальными неподалеку отсюда, на стоянке машин у кавайонского вокзала. Представил, каково будет господину со средствами на Мартинике. Ром на пляже и крупные туземные женщины. Вот это жизнь.

А в жарких тесных квартирках бетонных коробок в пригородах Кавайона остальные, поглядывая на медленно ползущие стрелки часов, тоже сверялись со списками, удерживаясь, чтобы не потянуться за бутылкой, дабы успокоить нервы. Когда начнется и адреналин хлынет в кровь, они будут слишком заняты, чтобы думать о тюрьме. Но нет ничего хуже, чем ждать. Всегда так.

Около половины одиннадцатого фургон Борелей встал на стоянку у вокзала. Жожо вышел из тени.

— Порядок?

Старший из Борелей, флегматичный и невозмутимый, кивнул. Жожо забрался в кузов, освобожденный от садового хлама, травокосилок, рыхлителей и кусторезов. Бензином и удобрениями, правда, попахивало. Жожо уселся на один из мешков с парниковой землей, разложенных вдоль бортов в качестве сидений. Посмотрел на часы. Снова закурил.

По одному прибыли остальные — Башир, Жан, Клод и, наконец, с сумками в обеих руках подрывник Фернан. Передал сумки в кузов, потешаясь над тем, с какой опаской их принимают.

— Не хватайтесь за сердце. Не взорвутся, пока я не прикажу.

Борель включил зажигание, моля Бога, чтобы не встретить по дороге патруль жандармов, и свернул под железнодорожный мост. Все молчали.

Вечер в закусочной «У Матильды» складывался удачно. Множество туристов и несколько местных семей отмечали здесь Четырнадцатое июля. Будь все нормально, Матильда с довольным видом следила бы, как один за другим в кассе накапливаются счета, подумывая о том, что, может быть, в этом году удастся провести нормальный отпуск где-нибудь за границей. Вместо этого из головы не выходило, чт о сказал ей сегодня муж.

Безумие. Именно так она ему и сказала. И это когда их маленький бизнес так хорошо налажен. Со временем можно все продать и уйти на отдых от кухонных запахов и грязной посуды. Она была слишком потрясена и взбешена, чтобы плакать, а когда он сказал, что дело верное, напомнила ему, что он и в прошлый раз говорил то же самое. Три года мыкалась одна, в дни свиданий носила ему пиццу. Обещал больше никогда не связываться с этой дрянной компанией. И вот тебе. Генерал, то и дело поглядывая на часы, стараясь улыбаться, обслуживал посетителей, открывал бутылки, украдкой бросая взгляды на жену. Бедная Матильда, ей было нелегко проглотить это известие, и теперь на ее лице было уже знакомое ему сердито-скорбное выражение отчаяния. Он помнил это выражение с прошлого раза. Он пробовал объяснить, как ему это необходимо, что ему не хочется, как бы его ни хвалили, до шестидесяти лет оставаться официантом, умолчав, однако, еще об одной причине — связанном с этим делом азартом. Она бы не поняла. Терзаясь и волнуясь, он снова взглянул на часы. Они уже должны быть там.