Юрий Арабов - Орлеан

Он приехал в Москву в начале июня из несвободной капиталистической Риги, везя с собой сумки, наполненные сосисками, хлебом, подсолнечным маслом и душистым мылом с нескромным запахом горной лаванды. Уже вагон, который вез его в Россию, озадачил и поразил: на каждой полке сидело по пять человек, в нем не было кипятка и света, приходилось жечь восковые свечи, радуясь тому, что всё в этом мире проходит, даже этот самый медленный поезд. От ног попутчиков страшно воняло. За окном висела сиреневая мгла, деревни словно вымерли, поля стояли с прошлогодним сухостоем, и пейзаж окрест напоминал брошенную людьми планету, обреченную на быстрое и верное вымирание. Зато на перронах толпились свободные счастливые люди невиданной доселе государственной формации. Давя друг друга то ли от паники, то ли от бурного веселья, они шли на штурм дармового поезда, потому что брать деньги за общественный транспорт в этой новой, только что родившейся стране было не принято не из-за идеологических соображений, а из-за того, что денег не водилось вообще. Вместо них выдавали какие-то большие листы бумаги с отрывными купонами – с ними молодой человек столкнулся уже в Москве и смог приобрести в закрытом распределителе, отстояв длинную очередь, килограмм гнилой картошки и пару буханок странного хлеба с полынным привкусом. Покупательная способность билета в сто тысяч рублей равнялась стоимости одной царской копейки. На карточки, которые полагались гражданам, в иные дни давали всего пятьдесят граммов того же хлеба, так что роль распределителя была все-таки положительной. Говорили, будто запаса муки в городе хватит на одну неделю. И когда в вагоне начали курить махорку и какую-то траву, от которой глаза полезли на лоб, молодой человек понял, что вступил в область абсолютной свободы и в этом темном омуте бесконечных возможностей, конечно же, водится крупная рыба, которая озолотит его на всю оставшуюся жизнь.

Сосиски протухли на третий день путешествия, хлеб заплесневел тогда же, зато лаванда стала пахнуть еще интимнее. Потрясенного путешественника поместили в «Савой» по направлению Наркоминдела, который находился в другой московской гостинице – в роскошном еще недавно «Метрополе», и тогда же мыло с запахом лаванды сыграло милую, не совсем прогнозируемую роль. В номер вошла девушка-уборщица с прозрачными серыми глазами профессиональной девственницы, встала посередине комнаты и с укором посмотрела на молодого человека, держа в руке грязноватый веник. Она хотела здесь убраться, эта милая девушка, хотя всю гостиницу нужно было сначала сжечь, а потом уже убирать. Но молодой человек понял, что она намекает на нечто другое. Не зная ни слова по-русски, несмотря на то, что род его велся из Одессы, он показал девушке сосиску с запашком. Та отрицательно мотнула своей аккуратной головкой. Тогда молодой человек показал ей две сосиски. Результат был тот же. Ушки ее покраснели, в глазах возникла просящая собачья преданность. И молодой человек понял, что она имеет в виду. Он достал из саквояжа кусок душистого мыла. Девушка стесненно кивнула, жалко улыбаясь. И, когда он вложил в ее руки по лавандовому куску, она с готовностью расстегнула платье и легла на голый матрац. Молодой человек быстро взобрался на нее, но, прежде чем сделать себе приятное, осмотрел ее зачесанные на затылок короткие волосы, ибо сильно опасался вшей и вообще был брезглив. Вшей он не нашел, однако худые ключицы показались ему не слишком чистыми.

Во время любви она была неподвижна, как кукла, и в этом также было свое очарование и искренность, чего не найдешь у проституток в той же Америке, из которой молодой человек так романтично уехал, добираясь до России через Лифляндию, ставшую недавно Латвийской республикой. Застегнув штаны, он показал девушке на всякий случай, что с мылом делает цивилизованный, пусть и не свободный человек: он трет кусочком туда-сюда, по плечам и животу – туда-сюда, по ногам, бедрам и всему остальному – туда-сюда, туда-сюда… Девушка внимательно наблюдала за его действиями, наморщив лоб. Потом встала с матраца, одернула смятое платье, забрала почти всё мыло и, сделав книксен, ушла. С тех пор он был с ней еще пару раз, но мыла теперь катастрофически не хватало.

На улицах города царила впечатляющая новизна по сравнению со старой Европой. Воздух был сперт и жарок. Мостовая в кратерах от попавших в нее снарядов напоминала Луну. Витрины магазинов были забиты досками крест-накрест, стены болели оспой, потому что их изрешетили пулями. На толкучках покупали гуталин в основном на те же самые купоны. Что делать с таким обилием гуталина и откуда он взялся, никто не знал. Зато повсюду сидели чистильщики обуви, но уже без гуталина. Они обрабатывали ботинки посредством плевка, натирая их до блеска. Молодой человек брезговал обращаться к ним, потому что в слюне могли содержаться болезнетворные бактерии. И когда он увидел заросший лебедой сквер у Большого театра, то сильно заскучал. Он вдруг понял, что красть здесь нечего, ибо всё было украдено задолго до него. Беспризорники, сидевшие в лебеде и обступившие его с криками, напоминали цыган. Он решил рвать когти вглубь свободной дикой страны, надеясь хоть там обнаружить некий рычаг, с помощью которого можно было перевернуть мир и собственную жизнь ради денег и смысла.

Ему повезло, причем повезло дважды. Один из работников Наркоминдела по фамилии Гаев поразил его цветущим видом и розовыми щеками на фоне тотальной бледности всего остального. Молодой человек выследил его однажды в обеденный час. Бодрый Гаев, не подозревая о соглядатае, привел его в обшарпанный дом с безлюдным первым этажом, по которому бегали симпатичные крысы. Зато на втором этаже находился нелегальный частный ресторан. Молодой человек, чувствуя запах настоящего русского борща, только что сваренного, нагло вошел в открытую дверь и показал боязливому громиле, стоящему при входе, веселую американскую купюру потертого достоинства. Его безропотно пропустили вперед, посадили за стол с почти белой скатертью и тут же налили густой свекольной жидкости на мясном бульоне, положив рядом с тарелкой горячий пирожок с капустой.

Но второе везение было еще грандиозней. Начальник англо-американского отдела Наркомата внешней торговли Григорий Вайнштейн шепнул однажды в коридоре, что на Урал отправляется поезд с группой иностранных наблюдателей под предводительством социалиста Людвига Мартенса. Наблюдатели должны были выяснить два вопроса: чем можно помочь голодающим уральским рабочим и есть ли в России полная и окончательная свобода. Молодой человек знал заранее оба ответа: голодающим рабочим помочь нельзя ничем, а окончательная свобода в России переливается через край. Но все-таки поехал вместе с наблюдателями, на этот раз в мягком вагоне с электрическим светом, потому что хотел наладить необходимые связи и вообще показать себя молодцом.