Синтия Роджерсон - Я люблю тебя, прощай

На прошлой неделе еще одна смерть — польский паренек. Нашли мертвым на дороге А-9. И никто не знает, как это случилось. Полиция все свидетелей ищет. Может, выпил, шел домой, упал на дороге и какая-то машина на него понаехала. А может, уже был мертвым и кто-то взял и выкинул его тело из машины, как мешок с мусором. Только маленькая заметка в газете, никаких фотографий на первой полосе, как с этой хорошенькой девушкой, которую поубивали. Но этот паренек — у него ведь тоже есть семья.

А польские родственники, если они приедут на похороны, увидят — здесь все по-другому. У нас в Польше на похоронах меньше цветов, но много-много свечей. И, поплакав, все улыбнутся и заговорят о хорошем. Мы знаем: грустить — значит удерживать душу. Когда любишь, долго не плачешь. Наша печаль тянет их вниз. Здесь все иначе. Им следовало бы забрать своих детей домой.

Я сижу в кафе «Теско», пробую читать «Пресс энд Джорнал», стараюсь не переживать из-за безутешных польских семей и пью очень плохой кофе. Попробовал чай, но он не лучше. У нас дома никаких чайных пакетиков, только черный рассыпной чай с малиновым соком и сахаром и иногда чуть-чуть водки. Может быть, я однажды приду работать в «Теско». Здесь есть прилавки с польскими кушаньями, и я заметил среди работников несколько поляков. За кассой сидит одна очень симпатичная девушка по фамилии, по-моему, Брынска. Надеюсь, ей повезет больше, чем той девушке из Глазго. Надеюсь, она будет осторожной и не станет доверять первому встречному.

Matka Boska! Моя задумчивая русалочка! Любительница грибной мини-пиццы, с наибелейшей кожей и наисинейшими глазами!!! Сидит на своей хорошенькой попке в двух шагах от меня. Иду за сахаром для своего ужасного кофе и вижу — она!

— Прошу прощения! Здравствуйте, как поживаете вы?

— Хорошо, а вы? — Улыбается вскользь и холодно, но все-таки улыбается. Наверное, не помнит меня.

— Я делаю пиццу вам иногда, и я ставлю ваши диски, вашу оперу, в бассейне. Где вы плаваете. Все вторники.

— Ах, это вы! Мацек, кажется?

— Да. Вы говорите мое имя совсем правильно. Спасибо. — Я отвешиваю легкий поклон и снимаю шляпу.

— У вас довольно необычное имя. И симпатичная шляпа.

— А! Спасибо. — Я смотрю на свою поношенную шляпу. — Она очень старая. Ее носил мой дядя. Когда еще не умер. Разрешал мне с ней играть, когда я был мальчиком. Теперь, если ее нет на моей голове, я по ней скучаю.

— Как она называется? Трилби?

— Да, думаю, по-английски так.

Она все смотрит на меня.

— В шляпе действительно начинаешь чувствовать себя как-то иначе, — произносит этот ангел своими ангельскими алыми губками.

Любить ее очень легко, я так и делаю — люблю ее. Но продолжаю разговор:

— Знаете… знаете, иногда моя шляпа удерживает мои мысли, а то разлетятся они. — И я шевелю пальцами, будто разгоняю свои мысли по кафе.

Она улыбается и опускает взгляд, снова смотрит в книгу, но я чувствую, я знаю — ей интересно. Она хочет узнать, откуда я родом.

— Я из Польши. Знаете Польшу? Из Кракова.

— Вот как? Я слыхала, это красивый город.

— Очень хороший город, да. Вам нравится этот кофе? Ужасный кофе, да? Надо пить много чашек. Много-много, — говорю я очень печально.

Я ведь и не думал шутить, а она смеется. О, что за смех! Могу сказать, она не часто смеется. У нее неумелый смех, «любительский». Рот такой розовый, и смех тоже очень розовый. У меня от этого смеха становится тесно в штанах. А она говорит:

— Я пью чай. Неужели кофе так плох?

— Да, — отвечаю я все так же серьезно, чтобы она еще посмеялась. — Очень плох, но не так плох, как чай. Как пить вы его можете? Дома пил я чай только, а здесь… — И, потому что не могу отвести от нее глаз, а она снова смотрит прямо на меня, говорю: — Вот я сейчас куплю вам кофе, и вы узнаете, какой он ужасный.

— Что вы, не надо! — Теперь лицо у нее все розовое. Так много розового! Приятно посмотреть — как восход. Как порно.

— Ждите вы меня, я принесу. Одна только минута. — Я отрываю глаза от ее лица. Раз!

Когда я приношу кофе, она еще розовая, и я не сажусь рядом. Знаю, когда можно, а когда — нет.

— Вот. Попробуйте. Сами увидите. — И возвращаюсь на свое место, снова берусь за газету. Прикидываюсь таким деловым.

Спиной чувствую, как она там позади меня пьет мой кофе. А еще чувствую себя дураком. Слова на странице — просто черные закорючки, никакого смысла. Зачем я купил ей кофе, если она пьет чай?

— Спасибо, — говорит она мне в спину.

Поворачиваюсь совсем немножко — не хочу пугать ее. Еще решит, что я идиот. А как ей узнать меня, если я не могу говорить с ней по-польски? Но я умею себя вести.

— Пожалуйста. А как же! — киваю я и приподнимаю шляпу. Пусть думает, что я идиот, но вежливый идиот. Джентльмен!

Я читаю, она потягивает кофе. И наверняка разглядывает меня. Ей должны понравиться мои плечи. И шея. Мне кое-что приходит в голову. Ей будет интересно. Я оборачиваюсь и улыбаюсь:

— Вы должны знать — сегодня День всех душ.

— День всех святых? Он был вчера.

— Может, так, а сегодня — День всех душ, и у меня дома на кладбищах будет много свечей в баночках. Znicze . [15] Свечи в стеклянных сосудах ( польск. ). Не цветов, а много-много огоньков.

— Да?

Она осторожно поглядывает на меня. Она вообще очень осторожная и аккуратная. Не могу представить себе, чтобы она напилась, или упала, или испачкалась. Я люблю ее, и мне это нравится. А может, мне нравится эта осторожность и поэтому я люблю ее? Какая разница! Мое сердце раздувается, как огромный розовый шарик.

— Прошу прощения, вам кажется, я болтаю просто, но это так. И я думаю, да, я думаю, это очень красиво. Жалко, что меня нет там сегодня. И жалко, что не видите вы этого. Вы бы не поверили. — Я стараюсь словами, и руками, и глазами передать красоту этой картины. — Повсюду, на всех могилах, — свечи. Сладкий запах пчелиного воска. И светачки иногда.

— Волшебное, должно быть, зрелище, — вежливо говорит она, и ее лицо, оно меняется. Будто у нее внутри вдруг зажглась свеча. — Светлячки! Вы хотите сказать — светлячки!

И хотя в этой стране нет светлячков, мне кажется, теперь она видит наши znicze .

— Когда умер Папа Римский, польский Папа, в Варшаве на мостовых свечи горели и получались слова Totus Tuus , что значит «Все Ваши».

Она ничего не отвечает, просто глядит на меня. Милая, милая моя!

— Я люблю свечи, — улыбается она.

— Ja tez . [16] Я тоже ( польск. ). По-моему, свечи, с ними все становится таинственным.

Но мы еще мало знаем друг друга, и я чувствую, что пока хватит. Киваю и опять отворачиваюсь. Чуть погодя, может, пару минут спустя я слышу, как ее стул отодвигается, она встает и надевает пальто. Я не оборачиваюсь. Листаю газету. Я — мистер Холодильник.