Дмитрий Лекух - Башни и сады Вавилона

…Доплелся до сортира, уселся на унитаз, сделал пару осторожных затяжек.

Подождал.

Вроде – ничего.

А то очередного аттракциона с этой колокольной головной болью я, пожалуй, могу и не пережить.

Но нет, все терпимо пока что.

Не торопясь, докурил сигарету, попил воды прямо из-под крана, выполз из туалета и совсем уже было собрался ложиться, когда что-то торкнуло: а что бы мне, собственно говоря, в окно-то не посмотреть?

Подоконник – широкий, удобный.

Идти недалеко.

Даже фрамуга открывается, сам видел, когда Викентий решил, что в палате уже слишком накурено.

Осторожно, по стеночке, добрался до подоконника, приоткрыл фрамугу, с трудом взгромоздил на покрытую потрескавшейся белой краской деревянную поверхность, ставшую вдруг нереально тяжелой задницу, уселся, подтянул, как в детстве, колени к подбородку и уставился в окно.

Да…

В такую погоду хорошо хлопнуть стакан терпкого армянского коньяка, не торопясь закусить тонким лепестком лимона, посыпанного смешанной с молотым кофе сахарной пудрой, подышать на оконное стекло, а потом, смакуя небольшими короткими затяжками, выкурить крепкую вкусную сигарку и пустить себе в висок тяжелую пулю.

На улице – ни-ко-го.

Только больничный фонарь качается, отражаясь в мутном зеркале окрестных луж, да деревья шумят под дождем.

И тишина.

Причем не эта, не моя, не больничная.

Нормальная тишина начисто вымытой неторопливым осенним дождем малолюдной московской вечерней улицы.

Я уже, оказывается, и забыл, что такая бывает.

Порылся в карманах байковой больничной пижамы, вынул оттуда следующую, изрядно мятую никотиновую палочку, чиркнул колесиком зажигалки.

Да пошел он в жопу, этот Викентий, вместе со всеми его идиотскими запретами.

Затянулся поглубже, с интересом проследил за заковыристым маршрутом бегущей куда-то по своим срочным собачьим делам мокрой и потрепанной жизнью больничной псины.

Вздохнул.

И – чуть не ослеп от внезапно зажегшегося яркого света.

…Здра-а-асьте!

Тетя Ася приехала…

И Викентия с собой притащить не забыла. Вот ведь, блин, как не вовремя-то. Достанется мне сейчас, чувствую.

На орехи.

За курево в неурочном месте и в неурочное время.

Причем – от обоих.

Ладно, хорошо еще, что хоть бить точно не будут, по причине моей общей болезности и возможного ухудшения и без того хренового состояния. А это уже некоторая фора.

Отбрешусь уж как-нибудь.

Мне не привыкать.

Но неожиданно Викентий только подмигнул незаметно, а Аська головой покачала чуть укоризненно и сразу же улыбнулась.

Даже с некоторой гордостью улыбнулась.

Типа вот такой вот у меня мужик, смотрите.

Чуть оклемался – и опять за старое.

Сломать можно, согнуть – никогда.

…Я улыбнулся в ответ, добил в две затяжки сигаретину, отправил окурок в окно и попытался соскользнуть с подоконника вниз как можно более молодцевато.

Вроде бы получилось.

Ну и то – ладушки…

Пожал руку врачу, поцеловал жену, аккуратно уселся на койку.

Сижу, жду.

В конце концов, кто здесь больной, которому нужно сочувствовать и которого надо развлекать и отвлекать?

…Аська, умница, ситуацию сразу же, естественно, просчитала. И будь я здоровым, вломила бы по первое число.

А потом бы еще и поглумилась над телом покойного.

Типа не был бы покойничек таким идиотом…

У моей женушки в этом отношении хрен забалуешь.

Я ею, честно говоря, вообще горжусь временами.

А временами – элементарно побаиваюсь…

– Ты, гляжу, – вздыхает, – уже получше, чем с утра все-таки выглядишь. По крайней мере, не такой бледно-зеленый. И мешки под глазами чуть поменьше стали вроде. Даже покуривать уже начал в форточку, как трудный подросток. Скоро, думаю, и девочками местными начнешь интересоваться. Видела тут одну с утра, очень даже ничего проблядешка. А я весь день на иголках, как дура. На девчонок наорала, оператора зачем-то уволила. Чуть эфир не сорвала, так дергалась.

Я хмыкаю.

– Извините за причиненные неудобства, мадам телеведущая. В следующий раз постараюсь исправиться. Только скажи, что мне в той истории делать-то нужно было? Голову пониже нагибать, чтобы вообще не задело? Или лучше – чуть повыше, чтобы уж сразу и наверняка?

– Дурак, – говорит Аська.

Плачет, отворачивается, и быстро, чуть ли не бегом, семенит из палаты.

Эдак – бочком-бочком.

Очень уж ей не нравится, когда ее кто-то заплаканной видит…

…Я что, опять что-то не так сказал?

Только соберешься с силами, решишься наконец рассказать любимой женщине о том, что ты вообще-то хороший, о том, как на самом деле сильно ее любишь, и – на тебе. Обязательно перед этим делом сморозишь какую-нибудь такую херню, после которой все признания в любви будут выглядеть обычными тупыми и никому не нужными извинениями.

И – вроде все это как-то помимо моей воли происходит.

Типа как самопроизвольный запуск баллистической ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками случается.

Вскочил с койки, как мог быстро рванул следом за любимой.

Ну как рванул…

По стеночке, по стеночке.

Но конечностями все равно, как показалось, достаточно резво передвигал.

На пределе возможного, что называется.

– Ась! – кричу в коридор как можно громче. – Ась, вернись! Вернись, дура, я все прощу!

– Сам дурак! – слышу всхлип с того конца коридора.

И сразу же вижу: там, далеко, в полутьме узкие лопатки под небрежно накинутым на плечи белым медицинским халатом.

Плачет, кажется.

– Тебе голову от другого лечить надо, не от сотрясения! – снова всхлипывает. – А от сотрясения, наоборот, надеюсь, все на место встанет! Иди назад, в палату, придурок безголовый. Я сейчас вернусь. Только умоюсь и лицо заново нарисую…

Я снова по стеночке плетусь в палату.

Мне немного стыдно.

А из угла, оседлав задом наперед стул, за разыгравшейся сценой с интересом наблюдает поблескивающими стеклышками очков Викентий, ехидный, как самая ехидная на этом свете тварь, и невозмутимый.

Вот сволочь.

Любитель дешевенькой мелодрамки.

Ну да ладно.

Сочтемся как-нибудь.

…Усаживаюсь на краешек кровати, вопросительно взглядываю на него и достаю из кармана пачку сигарет.

Смотрю на Викентия, тот кивает, и я закуриваю.

А вместо пепельницы, думаю, можно и блюдечко от чашки с чаем приспособить вполне.

Ничего с ним от этого не случится.

Мы в студенческие годы в соседней кафешке на проспекте Маркса всегда так делали.

Там тоже официально курить нельзя было.

Причем строго-настрого…

…Тем временем в палату возвращается подновившая слегка макияж любимая женщина.

Вздыхает, присаживается на краешек оставшегося свободным стула и тоже лезет в сумочку за сигаретами.