Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

— А когда желе будет? — спрашиваю.

— Скоро, — отвечает Папа, сует градусник в таз, вынимает, смотрит на него и говорит весело: — Часа через два.

— Через два-а часа-а… — Я так расстроилась! Ну как же можно ждать целых два часа, думаю. — А раньше нельзя?! — спрашиваю.

— Нет, — говорит Папа и объясняет: — Сначала всё это должно охладиться градусов до пяти, в общем, близко от ноля, а потом загустеть. Кстати, Мартышка, ты знаешь, что такое ноль?

Я думаю, вспоминаю, что мне Мамочка и Эллочка объясняли, и говорю:

— Это от одного надо отнять один.

— Неплохой ответ, — смеётся Папа. Он опять переставляет таз на свежий снег, потому что этот уже под тазом растаял, смотрит на меня и говорит: — Беги домой — желе застынет не скоро, а на улице двадцать пять градусов мороза!

Мы все сидим за столом и едим желе. Это самая вкусная еда, которую я ела когда-нибудь! У меня по спине «бегают мурашки», мне вкусно во рту, мне вкусно в животе, мне вкусно в груди и даже в голове!

— Папа, — говорю, — это так вкусно, что хочется очень высоко подпрыгнуть, а потом не сразу вниз упасть!

И все начинают хохотать. Мы наелись, сидим за столом, всем очень хорошо, даже у Анночки живот не болит! Мамочка разговаривает с Папой, мы втроём на них смотрим, а Бабушка что-то зашивает. Анночка улыбается просто так и вдруг говорит:

— Папочка, а у нас вошки в голове!

— Знаю, — кивает Папа, — мне Мама говорила. Кстати, Надежда Ивановна, — спрашивает он Бабушку, — когда дают горячую воду?

— Дают раз в неделю, после пяти вечера, — отвечает Бабушка, — как раз сегодня будет горячая вода, но на семью получается один час.

У нас недавно появились вошки в голове — это такая гадость, они ещё хуже клопов, они кусаются, голова чешется и очень противно! Мамочка «вычёсывает» их из наших волос над белой бумагой над столом — всем по очереди, а потом снимает у нас с волос маленькие белые, на рис похожи, их зовут «гниды». Когда я у Анночки в голове вижу вошку, а Мамочки дома нет, я сама эту вошку вытаскиваю у неё из волос и давлю её. И мне эту вошку совсем не жалко!

Папа говорит:

— Вши — вещь недопустимая! Сейчас я постригу вас троих машинкой наголо, потом помою вам всем голову с керосином, потом мы вас быстро выкупаем — и всё, больше никаких вшей!

Мы с Анночкой очень обрадовались, а Эллочка почему-то не очень обрадовалась и даже нахмурилась.

И Папа постриг нас «наголо», помыл нам голову с керосином, Бабушка с Мамочкой нас быстро помыли, и мы сели за стол доедать желе! Мамочка смотрит на нас и говорит:

— Какие у меня девочки симпатичные!

Я смотрю на девочек — Анночка без волос стала ещё красивее, а Эллочка, хоть она не ангел, но тоже оказалась очень красивой, а я раньше не замечала. У неё глаза синие-синие, и на краю их как будто кто-то обвел чёрным карандашом. А волосы у неё были очень чёрные. А у Анночки были светлые, как золотые. Эллочка и Анночка очень красивые, но без волос немножко непонятные!

Папа уехал в город, где он «работает для фронта». Мне хочется, чтобы он поскорее приехал опять — с ним очень интересно разговаривать, он делает ЖЕЛЕ! Но самое главное, он стал похож на Мамочку и Бабушку, а я раньше это совсем не понимала и даже иногда совсем про него забывала. Я это Эллочке рассказала, она сказала, что я легкомысленная!

Мы все втроём заболели «ветрянкой» — я не знала, что бывают такие противные болезни. Всё у меня чешется, а почешешь — всё равно чешется, иногда даже ещё сильнее. Мы каждый день уже с утра ждём, когда Мамочка придёт, у неё есть волшебство против этой болезни. А сейчас нам жарко, температура высокая, мы с Анночкой лежим на сундуке, а Эллочка на своём топчане и говорим про сказку — нам только что её Бабушка прочитала. Сказка называется «Скирлы-скирлы». Медведю ногу отрубили, он приделал себе липовую, взял берёзовую палку, идёт, бедный, и поёт: «Скирлы-скирлы! На липовой ноге, на берёзовой клюке! Все по сёлам спят, по деревням спят! Одна баба не спит, мою шерстку прядет, мое мясо варит!»

Я так рассердилась на эту бабу, что даже чесаться меньше стала! Взяла, это место ещё раз перечитала и говорю:

— Да что же это такая баба-чертовка! Ногу отрубила, да ещё его шёрстку прядет и его мясо варит!

Анночка говорит:

— Я боюсь медведя!

А Эллочка говорит:

— Всё это ерунда!

Я возмутилась и говорю:

— Как это «ерунда»?! Человеку ногу отрубили, его шёрстку прядут, его мясо варят, а ты говоришь «ерунда»! Я бы эту чёртову бабу так избила, я бы её об пол головой била бы и била!

Элка рассердилась и говорит:

— Дай книжку!

Я кидаю ей книжку, она её ловит, открывает, читает и говорит:

— Ну, во-первых, ногу медведю отрубила совсем не баба, а мужик…

— Ну и что, — кричу я, — а зачем она его шёрстку прядет и его мясо варит?!

Элка говорит:

— Всё это глупости — это же сказка, ты прямо как маленькая! — И отворачивается, не хочет больше говорить.

Я лежу и очень сержусь на эту бабу, а пожаловаться некому. Приходит Бабушка и говорит:

— Дети! Я сшила вам «лапочки», сейчас всем надену.

— А зачем? — спрашивает Анночка.

— Понимаешь, деточка, — объясняет Бабушка, — это такая болезнь, что днём и ночью всё чешется и образуются болячки. И вот ночью у тебя личико зачешется, ты его сразу начнешь чесать и сковырнешь все болячки, которые там есть, — и потом на этом месте будут ямки, и ты станешь некрасивой! А если ты наденешь эти «лапочки» и в них почешешься, то ты себе ничего не сковырнёшь.

— Бабушка, — спрашивает Эллочка и делает кривую голову, — а почему ты думаешь, что если на лице что-то сковырнешь, то потом станешь некрасивой?

— Я, деточка, это знаю, — говорит Бабушка, — потому что, когда мне было пять лет, я болела чёрной оспой!

Бабушка так сказала «чёрной оспой», что мне стало очень-очень странно, и Эллочке, наверное, тоже. Я на сундуке подскочила, Элка села на своём топчане, Анночка зажмурилась, потому что мы её напугали. Эллочка просит:

— Бабушка, как ты заболела чёрной оспой?

И Бабушка рассказывает:

— Мне было лет пять. Мама с папой взяли меня, мою старшую сестру Паню и поехали из Петербурга в деревню — навестить папиных родителей. В это время в России уже началась эпидемия чёрной оспы. Болезнь страшная, если человек ею заболеет, то почти наверняка умрёт, а если выживет, то лицо его на всю жизнь останется изуродованным. Но в России уже начали делать прививки от чёрной оспы. Прививка, дети, это укол лекарства, после которого люди не болеют этой страшной болезнью. И вот, на второй или третий день после нашего приезда, в деревню приехали врачи и объявили через старосту деревни, что будут делать «уколы от оспы». Всем — от грудных детей до самых старых стариков! А я почему-то очень понравилась своему дедушке Никифору, и он, услышав об уколах, сказал: «Да разве отдам я этого ангелочка извергам на погибель!» — и спрятал меня далеко от дома в капусте. Меня не нашли. Всем, кроме меня, сделали прививку, и вскоре я заболела чёрной оспой. Кроме меня, не заболел никто, так как всем прививку сделали. Я долго болела, не умерла, но лицо мое после выздоровления было изуродовано — оно всё было в небольших, но глубоких ямках.