Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

— Тебе это кто-нибудь рассказал? — спрашиваю я у Эллочки.

— Нет, я это прочитала в одной книжке, — отвечает Эллочка. — Там одна девочка жила в своём доме с родителями, потом они оттуда уехали, а когда она туда вернулась, всё оказалось маленьким и невзрачным, в общем, совсем не таким, каким она всё это помнила и любила.

— А через сколько лет она туда вернулась? — спрашиваю я с надеждой, вдруг лет через шестьдесят или семьдесят, тогда, конечно, может быть всё что угодно! Человек будет просто сидеть в кресле, на ногах у него будет одеяло, ему будут приносить стаканчики с лекарством, и он ни на что не будет смотреть.

— По-моему, лет через десять, — вспоминает Эллочка.

— А мы через сколько лет возвращаемся? — спрашиваю я.

— Через два года, — говорит Эллочка. Я так обрадовалась, что даже захохотала, и кричу от радости:

— Два года — это вообще ерунда! Мамочка сказала, что я за эти два года почти не выросла, и мне не будут шить новое зимнее пальто — только Анночке.

— Да, — качает головой Эллочка, — ты действительно почти не выросла.

— Ну вот! — кричу я в восторге. — Значит, дома всё по-прежнему — замечательно и прекрасно, я в этом уверена!

— А я вот в этом совсем не так уверена! — говорит Эллочка и хмурится.

Мы едем в поезде! В Москву, ДОМОЙ! Мы с Анночкой так рады, что всё время бегаем по вагону и со всеми разговариваем. Мамочка этим недовольна и говорит, что мы «надоедаем людям». А Бабушка говорит, что мы никому не надоедаем, потому что все нас полюбили. А я так счастлива, что ни о чем не думаю, а просто бегаю по вагону, смеюсь, а когда устану, с кем-нибудь поговорю!

Поезд остановился. Москва! Мама быстро выбегает, приходит с «носильщиком», он везёт по перрону наши вещи, а потом сажает в какую-то большую грузовую машину, и мы едем домой!

Машину кто-то разгружает около нашего подъезда — у нас мало вещей. Дом наш совсем не изменился! Вдруг я вспоминаю всё, что Элка говорила в Свердловске про нашу квартиру. Я смотрю на Элку — она смотрит на меня, и мы как сумасшедшие вбегаем в подъезд, бежим на третий этаж, вбегаем в нашу квартиру № 20 и в нашу комнату.

Мы тяжело дышим и разглядываем комнату.

— Всё так же, как и было, — говорит Эллочка. У неё стали огромные глаза и немножко дрожат губы.

— Ещё лучше стало! — кричу я.

Мы стоим и любуемся комнатой.

Я смотрю на Эллочку, у неё такое лицо…

Счастливое лицо!

Как дома хорошо! Как замечательно! Я сажусь на Бабушкину кровать и разглядываю нашу комнату, у меня в груди так много всего, что туда, по-моему, уже больше ничего не поместится! Элка сидит на своей кровати, Анночка на своей. На комоде всё стоит не на своих местах!

— А почему на комоде всё стоит не так, как надо? — спрашиваю у Элки.

— Потому что без нас здесь жили… дураки какие-то, — ворчит Элка.

— В нашей квартире… кто-то жил? — Я так удивляюсь, что даже больше сказать ничего не могу. Вскакиваю с кровати, подбегаю к комоду, Эллочка тоже встаёт со своей «атаманки» и подходит к комоду.

— Сейчас всё по-человечески поставим, — говорит Элка.

И мы всё переставляем, как было. Элка переставляет, а я отхожу к Бабушкиной кровати и говорю:

— Левее… правее… ближе к стенке. Вот теперь всё, как было.

Мы с Элкой так радуемся, что даже хохочем. Вот она, на своём месте, китайская лампа для ночи — по-моему, она стала ещё красивее! Вот не совсем круглое Бабушкино зеркало, а я раньше не замечала, какие красивые у него по бокам ребрышки! А вот и большая раковина. Я прошу Эллочку:

— Дай мне, пожалуйста, раковину, хочу послушать, вдруг там море шумит?

Эллочка подносит мне её к уху. Я слушаю, слушаю…

— Ну что? — спрашивает Эллочка. — Шумит?

— Нет, — говорю, — не шумит!

Эллочка подносит раковину к своему уху, долго слушает, а потом говорит недовольно: — Не шумит!

Анночка почему-то грустная. Я иду к навалке за шкафом и достаю оттуда Барбоса, утёнка Тима и Тигрёнка. Элка сразу берёт Тигрёнка и смотрит на него с какой-то печальной радостью. Или это радостная печаль — я не знаю. Вот это я совсем не понимаю, потому что я сама либо радуюсь, либо печалюсь. Даю Анке утёнка Тима — она вдруг улыбается и говорит:

— Это мой утёнок Тим — я его вспомнила, а раньше не помнила!

А я со своим Барбосом отхожу к окну, обнимаю его там крепко-крепко и глажу — когда его гладишь, руке так хорошо!

До ужина и после ужина мы с Элкой всю квартиру обсмотрели. Анка с Бабушкой на кухне, Мамочка с Папой у себя на кровати за буфетом — сидят и тихонько разговаривают. Я говорю Элке:

— Полезу под диван! — Залезла. — Чего-то, — говорю, — места тут стало меньше.

Элка смеётся. Вылезаю из-под дивана, и мы идём на кухню. Уже давно всем спать пора, но нас не укладывают, всем всё хочется посмотреть!

А на кухне что-то происходит непонятное: Анночка стоит на подоконнике, ладошки прижала к стеклу, а Бабушка двумя руками держит её за спину. Эллочка сразу подходит к шкафчику, который висит над столом в правом углу, открывает его и что-то там ищет. Я стою тихо, удивляюсь, Анночка с Бабушкой тоже стоят тихо, только слышно, как Элка чем-то шуршит в шкафу. За окном темно. Почему Анночка стоит на подоконнике, на что она смотрит в темноте за окном? Я не могу так долго стоять и ничего не понимать!

— Что вы тут делаете? — спрашиваю.

— Анночка Свердловск ищет. — У Бабушки такой серьёзный голос, что я понимаю: она совсем не шутит.

Я возмущаюсь и говорю:

— Бабушка, какой Свердловск, Свердловск отсюда очень далеко, очень-очень далеко — его нельзя увидеть!

Бабушка не оборачивается, но качает головой. Я так удивляюсь, что не знаю сразу, что сказать.

— Элка! — Я к ней просто бросаюсь. — Ты знаешь, что они делают?

— Нет, — сердито говорит Эллочка, — я мельницу не могу найти!

— Нашла, нашла, я его вижу! — Анночка кричит так радостно, что у меня в груди что-то беспокоится, а вдруг она действительно его нашла среди этих огоньков в темноте и сейчас его видит?

— Как хорошо, деточка, как хорошо, милая, что ты его видишь! — говорит Бабушка, и у неё такой голос, как будто она очень счастлива.

— Что она там нашла? Что она там видит? — спрашивает Эллочка удивленно.

— Свердловск она видит, — говорю.

— Что?! — У Элки делаются огромные глаза, и она вдруг как закричит: — Ба-буш-ка! Какой Свердловск, что за глупости! Нельзя отсюда видеть Свердловск — он очень далеко, за много сотен и тысяч километров. — Эллочка повторяет это несколько раз и добавляет: — И никто не может его отсюда найти, и никто не может его отсюда увидеть!

Бабушка поддерживает Анночку за спину, поворачивает к нам голову. У неё спокойное, но строгое лицо, это так непривычно, и говорит Эллочке:

— Я думаю, что кто-то не может видеть, а кто-то и может! — И отворачивается к окну.