Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

Дома мы обедаем вчетвером. Папа на работе, а Элка в этой же школе, но во второй смене — они учатся с двух часов. Я всё-всё рассказываю, я люблю дома рассказывать свой день. Анка рот не закрывает, так ей интересно.

— Ну как вы с Папой прошлись? — спрашивает Мамочка.

— Хорошо! — говорю.

— А как тебе понравилась Мария Григорьевна? — опять спрашивает Мамочка.

— Очень!

Но я не рассказываю про маленькие обрубки и про то, как мне хотелось погладить эту неправильную руку без двух пальцев. Даже Мамочке!

Оказывается, Лена живёт в соседнем подъезде, и это получается, что я могу ей постучать в стенку из детской. Я сильно стучу в стенку и кричу: «Лена! Я иду гулять». Беру мячик, беру Анночку с её ведром, и мы идём гулять.

Вышли во двор. Я Анночку в песочницу свела, смотрю, Инна уже гуляет, и Лена вышла. У меня ведь мячик с собой — стали играть в десятки. Только моя очередь настала, слышу сзади голос: «Ниночка?» Оборачиваюсь — рядом стоит женщина, смотрит на меня совсем непонятными глазами и говорит: «Ниночка, я тебя сразу узнала!» И вдруг обнимает меня крепко-крепко, так крепко, что мне дышать тяжело! Я не знаю, что делать, она меня обнимает, гладит меня по голове и всё время тихо говорит: «Ниночка, Ниночка, как ты выросла, какая ты красавица!» А я её совсем не знаю, но понимаю, что она меня знает и почему-то любит, — очень крепко обнимает, мне, наверное, тоже надо её обнять, но я почему-то не могу. Наконец она выпускает меня из своих рук, отходит, говорит тихо: «Маме привет передай», — и уходит. Я смотрю на девочек, они смотрят на меня, но мне очень не хочется об этом говорить, и я быстро предлагаю: «Пошли, — говорю, — уговорим ещё двоих и в «салочки» поиграем». Нашли двух «стареньких» — мы теперь с ними играем, хоть они и плохо бегают. Одну зовут Дагмара — очень красивое имя! Поиграли в «салочки» и ещё немножко в мяч. Потом я взяла Анку из песочницы, и мы пошли, постояли на Мещанской — так здорово!

Пришли домой. Бабушка говорит: «Дети, сейчас будем полдничать. Моем руки, идём в столовую». А там, оказывается, Мамочка сидит. Я так рада, что она дома!

Сидим, разговариваем, и меня всё время какая-то мысль догоняет, а я её вспомнить не могу, не успеваю. И вдруг сразу вспомнила, что хотела спросить.

— Знаешь, Мамочка, меня сегодня во дворе какая-то женщина обнимала. — И всё рассказываю, как было, и спрашиваю в конце: — Кто она такая? Она тебе привет просила передать!

У Мамочки лицо становится строгое-строгое, она немножко молчит, потом говорит:

— Наверное, это Люба! — А потом спрашивает меня: — Ты можешь её описать?

— Она небольшая, — вспоминаю я, — не толстая, у неё лицо, как у лисы, но не очень хитрой!

Мамочка улыбается — я так рада, что она смеётся, потому что я не люблю, когда у неё строгое лицо, она смеётся и говорит:

— Да, это Люба — она была у нас первой домработницей, с первого месяца твоего рождения и до твоих полутора лет… — И опять у Мамочки стало строгое лицо.

— А что потом? — спрашиваю я.

— А потом… суп с котом! — Мамочка меня щекочет и заканчивает: — И уха из петуха!

Все хохочут. Бабушка лицо руками закрыла — наверное, тоже хохочет.

— Я тебе как-нибудь всё расскажу, — обещает мне Мамочка.

Я смотрю на Бабушку, она отняла руки от лица, и лицо у неё мокрое — значит, она совсем не смеялась. Почему?

— Мамочка, — говорю я очень серьёзно, — расскажи, пожалуйста, сейчас, «как-нибудь» — это совсем непонятно когда, а мне очень надо знать!

— Надо знать! — повторяет Мамочка почему-то грустно, потом вздыхает совсем на себя не похоже и говорит: — Хорошо, расскажу сейчас! Только ты, Нинушенька, постарайся меня не расспрашивать, и так много всего придётся рассказать.

— Не буду, — говорю. И Мамочка рассказывает:

— Люба начала у нас работать, когда тебе был один месяц. По-моему, она тебя полюбила с первого дня, никого к тебе не подпускала, кроме меня, всё, что я ей рассказала о её обязанностях, удивительно точно исполняла, если надо было к тебе подойти тридцать раз, то она тридцать раз мыла руки. Характер у неё был сложный, но мы ей всё прощали за её любовь к тебе. Я только строго, очень строго запретила ей командовать твоей Бабушкой, а то она несколько дней даже не давала ей тебя на руки брать и тебе петь! В общем, она тебя обожала, и в одиннадцать месяцев, когда ты стала ходить, я даже ограничила ваше общение, в год ты уже говорила, Эллочка с тобой с удовольствием разговаривала, а в полтора года мы уже все вместе пели — твоя Бабушка, я, Эллочка и ты!

Мне очень часто хочется у Мамочки спросить, я даже несколько раз икнула, но всё равно не спрашиваю, потому что обещала! Но очень рассердилась, что Люба Бабушке петь не давала несколько дней — это просто безобразие!

— Когда тебе было полтора года, в начале июня тридцать восьмого года, мы с Папой свезли вас — тебя, Бабушку, Эллочку и Любу на дачу. А я вернулась в Москву, потому что у меня в животе уже жила Анночка.

— Как Лёвочка у «библейской красавицы», — не выдерживаю я.

— Да, — улыбается Мамочка, — точно так же! И вот, — продолжает Мамочка, — как только мы с Жоржиком вернулись в Москву, ему пришлось уехать в командировку, и я осталась дома одна. Правда, в соседнем подъезде жили Михлины — ты ведь их помнишь?

— Мамочка, — я даже расстроилась, — ну как я могу их не помнить — тётю Витю и дядю Зяму?!

— Да, — кивает головой Мамочка, — действительно глупый вопрос! Ну, наверное, недели через две, вечером, поздно, кто-то звонит в дверь — я открываю и вздрагиваю: на лестнице стоит Бабушка, и на руках у неё лежишь ты… с закрытыми глазами! Бабушка входит в прихожую, и я спрашиваю: «Мамочка, Нинуша… спит?» — «Нет, — говорит Бабушка, и голос у неё совсем чужой, — она не спит, она без сознания!»

Бабушка вдруг то ли вскрикнула, то ли всхлипнула! Мамочка говорит ей строго: «Мама! Ма-ма!!!» Бабушка сразу головой машет и говорит: «Всё хорошо, дети, всё хорошо!» Я вдруг как-то начинаю волноваться. Мамочка продолжает:

— Оказывается, несколько дней назад Люба пошла с тобой гулять в деревню, недоглядела, ты куда-то убежала, и, когда она тебя нашла, ты сидела около колодца с другими детьми и набивала себе рот песком.

— Какая я была дура! — Я очень на себя рассердилась.

— Нет! — Мамочка говорит очень спокойно, но всё равно мне в груди как-то странно. — Просто ты была очень маленькая. На следующий день после того, как Люба тебя нашла у колодца, ты заболела дизентерией… очень сильно заболела и уже через сутки потеряла сознание. Тогда Бабушка завернула тебя в одеяло и привезла на руках в Москву. Я всю ночь носила тебя — у тебя болел живот, ты стонала, и я грела тебя на груди, а голова твоя была у меня на плече, она была очень горячая!