Катя Рубина - Меркурий до востребования

– Ты куда?! – вскрикнула Пупель.

– Мне нужно документы забрать.

– Как это?

– Так.

– Ты что, уходишь?

– Да.

– Почему?

– Не хочу учиться.

Максик второй раз взялся за ручку двери.

– Подожди, Максик, нам надо поговорить, – Пупель ухватилась за его рукав.

– О чем?

– О нас.

– Нас больше нет. Есть ты, есть я. О себе я все знаю, а о тебе.... пусти, Пупель, дай мне пройти.

– Давай отойдем отсюда, я должна все тебе объяснить, пожалуйста.

– Пупель, я столько раз это все там проговаривал, мне не хочется.

– Прости меня. Я уже сама себя наказала, ты можешь просто меня выслушать?

– Да, могу, но это ничего не изменит. Меня, честно говоря, не интересуют детали, подробности и всякое прочее.

– Ты хочешь сказать, что если человек ошибся и горько раскаивается, ему все равно уже нет прощения?

– Нет, я ничего не хочу сказать, и мерехлюндию разводить тоже не хочу.

– Ты можешь меня простить?

– Вот голубки опять вместе воркуют, – внезапно, как из-под земли, вырос Платон Платонович Севашко. – Вернулся, Максим, добре. Пупка тут все время ходила, нос повесив, вид такой, просто на ней написано, не подходите, я вся такая, вся страдающая. Чуть из института по первой не вылетела, так это уже в прошлом году вроде было, время-то как летит. Ну, молодцы, добре, добре. Рисовать-то, Максим, не разучился?

– Наверное, уж разучился, Платон Платонович, – проговорил Максик.

– Это ты брось, ты мне эти нюни не допускай, я во время войны практически не рисовал, только в Потсдаме, в самом конце немного, так тогда война была, и не смей мне даже, разучился, тоже мне боец, рука все помнит. Руку не проведешь.

Пупель грустно улыбнулась.

– А ты-то что теперь киснешь? Вот что, ребятки, мне сейчас некогда, у меня уже урок начинается, а вы давайте в воскресенье приезжайте ко мне в мастерскую, чайку попьем.

Севашко сильно дернул ручку двери, и перед тем как бодро шагнуть внутрь, повернулся к ним и строгим тоном провозгласил: «В воскресенье в пять, жду, это приказ».

«Дни поздней осени... и лучезарны вечера». На ветках тишь и гладь. Уныло завывают ветры-кучера, они «гусей крикливых стаи», дыханьем холода нещадно подгоняют и дуют с ночи до утра, сметая все останки лета и яркой осени «прощальную красу», в кристаллы твердые, упрятавши росу, на пруд, накинув сетку ряби, оставив на дороге лужу хляби, торопят, давят, жмут, «пора, пора».

Красповиц предложил Марку сесть в кресло, и сам плюхнулся за свой рабочий стол, под его весом несчастный стул заскрипел и заныл.

– Я вас слушаю, Марк, – проговорил он просто, без гонора, широко улыбнувшись и одарив своего гостя ласковым взглядом.

Марк пододвинул свое кресло ближе к столу, а сам вытянулся к Красповицу и с заговорщицким видом прошептал:

– Сим Савович, извините меня, пожалуйста, за такой неделикатный вопрос, – при этом он закачал головой и закатил глаза, – но поверьте мне, это абсолютно не праздное любопытство.

– Прошу вас, задавайте свой неделикатный вопрос, – Красповиц опять улыбнулся.

– Что делала у вас Магда?

– Вы ее знаете?

Марк сделал расстроенное лицо.

– К своему великому сожалению.

Красповиц начал раскачиваться на стуле, от этих движений стул извергал стоны и заунывные хрипы. Он смотрел на Марка с интересом в ожидании продолжения. На вопрос Марка он не ответил, и сам вопросов не задавал.

В голове у Марка заворошились мысли, он уже начал жалеть о необдуманно-заданном вопросе. Возникла пауза. Под стенание стула они оба смотрели друг на друга в ожидании развития. Марк по лицу Красповица пытался предугадать последующую реакцию и возможные пути отступления и даже бегства.

Красповиц с интересом рассматривал нос Марка, продолжая миролюбиво улыбаться. Еще раз взглянув на него, Марк все-таки решился, злоба внутри него кипела.

– Это настоящее чудовище, – зашептал он и кинул быстрый взгляд на Красповица.

– Кто бы мог подумать? – проговорил Красповиц без всякой заинтересованности.

– В том-то и дело, под якобы респектабельной внешностью скрывается черт в юбке, целый сатана. Я сталкивался с ней, это что-то страшное. У этой женщины существует куча аферистических проектов, которые она осуществляет в корыстных интересах, наступая на голову всем, кто попадается под руку. Она гипнотизирует людей и приводит в состояние кролика перед удавом, коим она и является. Потом она бросает этих людей.

– Она вас бросила? – участливо спросил Красповиц.

– Что вы, Сим Савович, я имею в виду чисто деловые отношения и просто хочу вас предупредить относительно ее непорядочности и подлости.

– Спасибо, Марк, – Красповиц кивнул головой, – будем иметь в виду.

– Она вам еще свою подругу притащит, вот увидите.

– Вы думаете?

– Когда у этой дамы рождаются планы, она идет напролом.

– Для этого она использует свою подругу? – с улыбкой спросил Красповиц.

– Нет, там скорее речь идет о юродивых. Подруга ее безумная, с элементами эксцентрики, которая вызывает у порядочных людей жалость и стремление хоть как-то помочь. Некоторые видят в этой иронии природы, в этой псевдонезащищенности и якобы особенности какую-то прелесть. Магда – психолог, в общем, они действуют в тандеме и, говоря современным языком, просто разводят людей под якобы благородными мотивами. Магда – просто мошенница на доверие. Сколько их развелось в нашем мире.

– Да, этого добра хватает, – понимающе проговорил Красповиц.

Марк выдохнул. Все было в порядке. Теперь, удовлетворив жажду мести, он мог переходить к делам.

Ему было уже абсолютно не интересно, по какому делу приходила к Красповицу Магда.

«После такой реляции он не захочет с ней общаться, – думал Марк, – вот так-то, Магда, сволочь ты мерзостная, думаешь, на тебя управы найти нельзя и все у тебя будет как по маслу, нет уж, дудки, отольются кошке мышкины слезки», – удовлетворенно рассуждал он про себя, доставая из сумки альбом с фотографиями своих ангелов.

– Что я все о грустном да о плохом говорю? Вот, Сим Савович, по поводу работ пришел. Решил, так сказать, зная ваш вкус. Очень бы хотелось услышать ваше мнение. Если заинтересуетесь, все это можно будет посмотреть в натуре у меня в мастерской за рюмочкой чая.

Красповиц взял альбом и начал рассматривать фотографии.

– Какого размера эта скульптура?

– Метр, мелкая пластика, очень хороша для офисов.

– Этот, я так понимаю, был самый первый?

– Да, этого я слепил сразу после института, выставил тогда на XVII Молодежной. Ветер перемен, приятное время было. Все таскали свои опусы и изыскания. Но его, к сожалению, уже нет.