Анатолий Трушкин - О вечном: о любви, о воровстве, о пьянстве...

Сразу посмотрел ему в глаза, сказал:

– Ну не берете – ваше дело. А сами-то вы даете хоть, когда вам от других что-то нужно?

Тот говорит:

– Нет, не даю.

Тут психиатр чего-то зачесался и начал вздрагивать. Жена его, психиатра, потом вспоминала: «На третий день скривился, заикал и начал подванивать».

А эти вернулись от психиатра домой, она смотрит – совсем муж плохой. Что делать? Уж она ему – она потом вспоминала – и коньяк с шампанским, и водку с пивом, и закуски любые. Каждую минуту ему: «Хочешь, давай с тобой дерево посадим», – всё без толку. Ну тогда что же?.. Вызвала мать его, свекровь свою.

Та только взглянула – материнское сердце ведь не обманешь, – тут же бух – в ноги сыну повалилась и зашлась криком:

– Сынок! Пожалей меня, старуху, ты у меня один остался! Бери взятки!

Как он ни любил свою мать, как он ни любил свою жену, которой практически не изменял, хиреть начал еще сильнее.

Хирел, хирел и дохирел до конца.

Говорят, будто был еще один, которому оклад увеличили, и он перестал взятки брать. Тот недели две кровью похаркал, грыжа у него выступила, родных перестал узнавать, но потом... то ли взятку взял, то ли здоровья Бог дал немерено, выправился как-то.

А тот, первый, умер... на сороковой день, как перестал взятки брать.

Вскрытие ничего не показало. Медицина пока не знает, что обрывается в человеке, когда его лишают главной радости.

Зря, конечно, оклады подняли, а взятки запретили брать. Коррупция как была, так и осталась, а люди гибнут.

Дельфины вот тоже иногда ни с того ни с сего выбрасываются на сушу. Что-то дорогое в их жизни исчезает, и они на белый свет смотреть больше не хотят – психика.

Мы сейчас сексуальную сторону своей жизни знаем лучше, чем социальную. По сексуальной много появилось литературы: «Он и она», «Он и оно», «Оно и оно». А вот отношения между государством и народом, явления общественного порядка не всегда и не всем понятны. Если попытаться социальные явления объяснить терминами из сексуальной жизни, то, возможно, многое прояснится.

Ну, например:

митинги, демонстрации – это оральный секс;

действие указов президента – это импотенция;

рост цен – изнасилование в изощренной форме;

защита малоимущих – проституция;

то, что государство делает с нами, – секс;

то, что мы делаем с государством, – мазохизм;

отношения между властью и мафией – любовь.

И так далее.

– Разрешите?

– Разрешаю.

– Товарищ директор, я к вам с дерзкой мыслью.

– Хвалю.

– Что, если нам у входа повесить плакат: «Пусть помнит каждый из нас: работе – время, потехе – час»?

– Мне нравится. «Пусть помнит каждый из нас: работе – время, потехе – час». Очень хорошо, смело и кстати.

– Сказать, чтобы написали?

– Сказать.

– Большими белыми буквами на синем фоне?

– Лучше синими на белом.

– Понимаю.

– И небольшими.

– Понимаю.

– И короче.

– «Каждому из нас: работе – время, потехе – час»?

– Еще короче.

– «Работе – время, потехе – час»?

– А ну, еще короче!

– «Потехе – час».

– Мне нравится.

– Сказать, чтобы делали?

– Сказать. Только «Потехе – час» как-то непривычно. Напишите: «Обед с часу до двух». Так будет хорошо, смело и кстати. Ну, идите, дерзайте дальше.

Милосердие, наверное, оттого у нас плохо прививается, что всякому каждый раз по привычке думается: «А что ж мне с этого удастся урвать?»

Сегодняшняя семья: бабушка – колдунья, дедушка – юродивый, мать – гадалка, отец – хиромант, внучка – ушуистка, зять – секретарь какой-нибудь партии.

Загадка. В какой стране живет человек, если его завещание меняется следующим образом: «Похоронить меня в дубовом гробу!.. в сосновом... липовом... в целлофановом пакете»?

Мы чрезмерно привержены изжившим себя мудростям. Например: «Сила есть – ума не надо».

Все так и говорят: «Нам нужна сильная исполнительная власть, сильная президентская власть, сильная законодательная власть!»

А нам давно уже нужна умная власть.

Сегодня должна была состояться передача власти народу... Не состоялась. Сегодня передачи не принимали.

Цены растут, как чужие дети: думаешь, что они еще в яслях, а они уже давно в тюрьме.

Раньше поставь рядом прохвоста и порядочного человека – сразу видно было, где кто. Сейчас ни за что не отличишь. Иной раз очень хороший человек, но Господь такой рожей наградил – люди увидят, за кошельки хватаются.

У нас сосед – бухгалтер в детском саду, ему, пока вечером всех детей не разберут, запрещено из комнаты выходить – дети пугаются до икоты.

Недавно у них с женой мальчик родился – вылитый папа. Акушерка старенькая на руки его подняла, он возьми и улыбнись ей – она его выронила. Хорошо, рядом врач стоял, успел подхватить. Мальчик и врачу улыбнулся, но врач молодой, современный – ни в Бога, ни в черта не верит, – крепко держит его... одной рукой, другой крестится.

А мальчик такой ласковый получился, всем улыбается. Мама мечтает, говорит:

– Вырастет, станет диктором на телевидении.

Хорошо бы! Может, отвадит всех телевизор смотреть.

Ну а бывают люди, как в старину говорили: на лицо – яйцо, а внутри говнецо.

У нас сосед с другой стороны – красавец! Ему надо в кино играть героев, спасателей, министров, а у него пять судимостей. То есть министров еще может играть, а спасателей – вряд ли. Тысячу рублей дает кассирше, та у всех проверяет, у него нет, потому что лицо хорошее. А у него-то как раз все деньги фальшивые.

Где написано «Вход запрещен», он первый туда. Пропускают, документы не спрашивают– лицо приятное. Ну он и привык везде без спроса. Один раз сунулся, а это трансформаторная будка, и то его несильно ударило. Бухгалтер сунься – убило бы без разговоров!

Недавно мужчина один тонул, плавать не умел. Бухгалтер вытащил его, откачал, тот взглянул на спасителя – и опять в реку.

А бухгалтер очень хороший человек, но его любят только жена и собаки. Собаки хороших людей чуют. Не все, конечно, собаки, что зря врать-то. Которые маленькие все-таки пугаются его, а вот сторожевые, овчарки, волкодавы бухгалтера очень любят.

И сын, конечно, очень его любит. Они гулять выходят – глаз друг с друга не сводят. И не разговаривают почти, только смотрят друг на друга. Иногда сынок спросит:

– Почему, папочка, в окно я смотрю – много людей на улице, а выходим с тобой гулять – нет никого?

Ну, отец, чтобы отделаться, скажет ему какую-нибудь ерунду, вроде:

– Не бери в голову, главное – учись хорошо.