Ада Самарка - Дьявольский рай. Почти невинна

И потом, слегка расплываясь в медовом сытом зное, эти же пальцы, одновременно холодные и горячие, уже значительно сбавив свою былую настойчивость, достигнув цели, двинулись с особой исследовательской тщательностью.

Я уже чувствую, как реальность звучит одной непрерывной нотой. Пусть поет она так вечно! Мне стало безразлично, какой человеческий (или не человеческий) образ, какая эбеновая тень проступает сквозь чувственную мозаику, вспыхивающую этими маленькими деликатесными спиральками бесстыдного блаженства. Путь в рай открывается изысканными манипуляциями одного (всего лишь одного!) среднего пальца! Меня даже не трясло оттого, что это именно Гепард! Я была в состоянии лишь узнавать, раскусывать и смаковать блаженные горизонты своих ощущений. Эгоизм пробуждающегося оргазма. Мне было наплевать решительно на все. Это был жаркий адоровский Эдем и никакие подлые мыслишки не теребили корешки моего сознания. Чистое Adoreau!

И тут он внезапно отступил. Я была уже до отчаяния близко. Невообразимо близко – поблескивающая пропасть пунцового, сочного избавления была прямо у ног. И он остановился. Он отпустил меня. Было такое чувство, что меня просто уронили. И сознание вновь обернулось ко мне своей отрезвляющей ухмылкой, давая заметить, что я тяжело дышу, часто и громко… и сквозь горячие слезы проступает вся какая-то акварельная, уже в миллионный раз увиденная демоническая улыбка на переливающемся пятне расплывшегося лица.

– Вытри слезы и не падай тут… – защекотал слух бархатистый голос. Черный бархат и бриллианты-диаманты, морскими каплями разбросанные в бессмысленном рисунке.

Мы пошли дальше. Было по-своему неудобно делать эти отчасти мучительные, очень дразнящие шаги. И к тому же следы недавнего грешка опять размазывались по бедрам, и наполнившийся страстью и кровью объем между ног по-новому напоминал о себе при каждом шаге. Тем самым, кроме снисхождения до философско-физиологических размышлений принуждая еще к тому же балансировать на тоненьких лимонадно-лунных ниточках (с мечтательными вплетениями чего-то пряно-Альхенского), разделяющих факт моего бытия на две части – рутинная физиологическая реальность и дивная, грешная просторность погребов моей памяти.

– Тепло стало, правда? – хрипло прошептал Горыныч.

– Я вспотела.

– Потрясающе… это хорошо, что тебя девочка натренировала, – ведь ты умеешь отдавать и получать ласку…

Остальное было в том же духе. Островерхим треугольником в меня погружался этот монолог, и значение слов тут же превращалось в абстрактный коллаж, в чудные пышные цветы.

Ах, олеандры… если бы все время было так… вы, олеандры, и я с Александром…

Я сбросила сарафан и тут же помчалась к воде. Огромные, поросшие мягкими зелеными водорослями валуны тоже, казалось, дрожали в предвкушении. Я поплыла, зная, что он сейчас видит мою обнаженную задницу. Обернулась и содрогнулась. Он был голый, спускался вниз по бурым влажным камням, и в каждом движении сквозила раззадоривающая порывистость. Я впервые видела его обнаженным, и подленький страх влажными усиками защекотал там, где мое тело выступало над кремовой поверхностью воды. – И себя тоже… А ей… скажи ей снова про меня всякое хорошее. Ведь ее муж скоро уезжает? Знаешь, что мы сейчас устроим – давай-ка провернем одну аферу!

Он подплыл ко мне.

– Хватит купаться, львенок, пошли.

Сам залез на бурый скользкий пирс, нагнулся, протягивая мне смуглую сильную руку. Одно легкое движение – и я стою на горячем бетоне, в его объятиях. Рядом одинокий лежачок (смотри, специально для нас поставили!) и раскоряченные прошлогодним штормом поржавевшие тренажеры с облупленной синей краской, остатки бассейна, кривые перила и темная трухлявая конструкция приставного лифта вдоль отвесной забетонированной скалы с сизо-желтыми кустиками рододендрона.

– На вот полотенце. – Тыльной стороной указательного пальца вытер несколько соленых капель, текущих по моим щекам. – Ты вся дрожишь. Сядь, успокойся.

Не смотреть вниз.

Он такой настоящий. Обнаженный, с капельками воды, холодно поблескивающими на полуденном солнце на фоне пронзительно голубого неба.

Я сняла полотенце и протянула ему.

– Спасибо, я – только лицо.

И не отводит глаз. Расстилает на лежак.

– Ложись, полежи на солнце, согрейся.

Эти знойные короткие тени и жаркая сиеста.

Я вытянулась и закрыла глаза. Его руки легко, как маленькие шкодливые паучки, забегали по мне вместе с моими пупырышками, норовя прошмыгнуть на внутреннюю поверхность бедер, а оттуда чуть выше.

Когда ему это удалось, мне показалось, что я нырнула в теплое молоко с ванилью.

Упоительное сознание телесного волшебства раскачивалось, как маятник, над бесконечностью растущего блаженства. Я растворялась в великом духовном просветлении – мысли, достойные голов великих гениев, вальяжно плыли сквозь рассыпавшиеся блестки моего экстаза. Я находилась в мире сладкой оды, ошеломляющей симфонии, будто исполняемой целым оркестром. Вспомните стремительное движение пальцев опытного пианиста, вспомните дрожание среднего и безымянного на агонизирующей скрипичной струне. Тогда вы поймете.

Первые раскаты зефирного (или, быть может, очень пьяного) блаженства уже затронули физиологическую сторону моего существа. И совершенно внезапно, неописуемо подло всякое движение было прекращено. Я-то знала, что конец еще не наступил, так как ничто (пишу с придыханием) не может сравниться с мечтательной яркостью, даже определенной кисельной вязкостью совершенства оргазмов.

Адора, ощутив поразительный разрыв Альхена в своих детских недрах… нет… нет… это не то…

Нечеловеческим усилием воли я заставила себя открыть один глаз и была тут же ослеплена ярким солнцем и черным гладким силуэтом чуть ниже.

– Я тебя немножко помучаю, ладно? – сказал он в свое оправдание, будто прося прощения, обдувая мое лицо и шею и едва-едва касаясь губами покрывшейся испариной кожи.

– Хватит! – Я резко села.

Он немного отпрянул и встал. В миллиметре от моего лица.

– Угости меня.

– Обойдешься.

– Не будь злючкой.

Я аккуратно чмокнула его:

– Хватит с тебя. Некуда нам спешить… сам говорил.

Он аккуратно присел на свое прежнее место.

– Вся твоя беда в том, что ты не можешь расслабиться. – Мокрый палец пополз по моему животу, заинтересованно задержался, где загорелость переходит в незагорелость, потом проворно юркнул внутрь, повозился там немного и быстро нащупал нечто, которое неожиданно и нахально отправило меня в стремительный каскад конвульсий.

Я пыталась перенести это дух захватывающее падение как можно более сдержанно, но это было выше моих сил, и, теряя рассудок, размазывая по мысленной палитре все свои философские размышления, я воззвала ко всем, кто мог меня только услышать: