Ада Самарка - Дьявольский рай. Почти невинна

Мне было немного страшно видеть и чувствовать ее так близко. В этой мягкой нежной игре совершенно не было секса, она была одного пола со мной, но в этом обострившемся родстве зрело и формировалось что-то колоссальное, совсем для меня новое.

Представьте теплую прозрачную волну, неспешно облизывающую блестящие округлые камешки; представьте нежную лоснящуюся вогнутость бело-розовой раковины; представьте сочную, дрожащую мякоть устрицы.

А потом он уже не мог больше терпеть. Порывисто встал, отправил Веру мне за спину, а сам сел на ее место.

Это тягучее липкое блаженство. К черту месячные! Бело-зефирно-розовое было напрочь смыто чем-то гладким, скользким и твердым. Этот точный, бескомпромиссный толчок – и сотни бледно-желтых мотыльков вспорхнули в небо моего сознания… рассыпались лимонные искры… в глазах сначала побелело, перехватило дыхание, эти лимонадные пузырьки (вспомните, как в рекламе с особым пафосом показывают, как наливают пиво – пузырьки, кружась, обгоняя друг дружку, устремляются сначала четко вниз, а потом, сделав плавную дугу, снова ползут наверх) устремились сначала в бедра и нижний отдел позвоночника, а потом, качнувшись, – с новыми силами понеслись по всему телу, растекаясь до кончиков пальцев, перехватывая дыхание (как при первой струе ледяного душа, ударяющего в грудь). И откуда-то из-за плеча Верин жаркий шепот: «Руку… просто дай мне свою руку!» И там мои пальцы робко, неумело терлись вместе с проворной гепардовой лапой. А он сам, заслоняя солнце, мерно раскачивается между нами двумя, шепча что-то про блаженство…

И потом снова безмолвный гром, мокрая горячая судорога, вкус ванили на губах и порывистый вздох.

– Господи… мне ведь нужно идти…

Вера каким-то непостижимым образом оказалась у меня под мышкой, а Гепард, откинувшись, наконец, на спинку скамейки, вытянул ноги под моим потным бедром и блаженно улыбался.

– Подожди… не спеши… отдохни… – влажно поцеловав меня в уголок губ, Вера стала искать мою одежду.

В теле сидела такая пугающая легкость, что немного кружилась голова. Они поставили меня на ноги и заставили пройти метра четыре по прямой линии.

– Ну все, я уже двенадцать минут как должна быть дома.

Как бы сильно я ни старалась, но все мои движения получались медленными, сонными, а в сознании кружилась пестрая метель из конфетти только что перенесенного блаженства.

– Это было… это было… – шептал Гепард.

Вернувшись в реальность, я споткнулась о порог и чуть не упала в коридоре, возвестив о своем приходе диким грохотом сбитой этажерки. Из кухни выскочил папаша с ножом в руках, и весь его гнев будто улетучился куда-то, настолько потерянно и жалко я тогда выглядела. Украдкой я пробралась в ванную (незачем лишний раз привлекать внимание – при моей нечистоплотности второй душ за сиесту выглядит подозрительно). Там я долго изучала свое загорелое конопатое лицо. У меня были эти глаза… совершенно взрослые, женские, иронично-циничные глаза. Даже цвет будто переменился с карего на золотисто-янтарный.

– Ты где была? – совсем не так, как планировалось, спросил он.

Я поднялась с пола и, покосившись на себя в зеркало (нормальный такой вид), буркнула, что засиделась у Домика, писала роман. И вообще, у меня сегодня день рождения, и могу я хоть раз в году не отчитываться за какие-то несчастные пятнадцать минут?!

– Двадцать пять, – мрачно сказал папаша и ушел обратно на кухню резать салат.

Надо же! Ой-Ливье! Значит, хочет помириться… А вообще, двадцать пять минут опоздания… такого раньше вообще ни разу не было. Мне ж за такое должны были шею свернуть!

Nach Mittag– Ты… ты… ты же целовалась с Верой?! Да? Я же видела, Ада… – Она тараторила жарко, захлебываясь словами, дергала меня за руки, шла так близко, что мы то и дело наступали друг другу на ноги. Я, охмеленная коньяком и любовью, лишь хитро улыбалась.

Думаете, это было все?

Рассказываю: когда мы, наконец, спустились на пляж, папаша ни с того ни с сего разрешил мне пойти аж в «Ясную Поляну», купить печенья. Тут же на горизонте возникла наша Тигровая Лилия – гибкая, как танцовщица, в цельном белом купальнике, идеально подчеркивающем фантастическую длину ее загоревших ног.

Мне дали денег и отправили за печеньем.

Макс поймал меня, как обычно, возле калитки пляжа «Ясная Поляна», где на последнем этаже лодочно-прокатно-оздоровительного комплекса было кафе «Дельфин».

– Чего это тебя утром не было? – снимая темные очки, спросил он, привычно чмокая меня в щеку. – Ну ладно… с Днем Варенья! – и, притянув к себе, снова звонко поцеловал в щеку (где все еще хранились чувственные отпечатки моей сумасшедшей сиесты).

– Спасибо. А дела у меня прекрасно.

Он пристально посмотрел мне в глаза:

– Ты что, пила шампанское?

– Не совсем.

– Не совсем шампанское?

– Не совсем пила.

– Ты интригуешь! А хочешь коньяк? И вообще, как там твой папа?

Я позволила обнять себя за талию:

– Папа тоже прекрасно. Думаю, что в ближайшие тридцать минут он обо мне не вспомнит.

– Да-а-а? Значит, идем?

– Куда идем?

– Ко мне идем, пить коньяк!

– Да ты что! С ума сошел?

– А что? Вот мой дом. – Он, ослепительно улыбаясь, кивнул на одно из высоких узких окон на втором этаже.

– Так там ведь тренажерный зал.

– И сбоку моя скромная обитель.

– Я не знаю…

– И вообще, у меня там есть одна книжка, как раз то, о чем ты мне рассказывала. Русский «Art Nouveau», подарочное издание. Идем?

– Ладно.

Как и следовало ожидать, никакой книги у Макса не оказалось. Комната была узкой, с белыми стенами и огромным окном от пола до потолка, открытым прямо в море. У окна стояла незастланная кровать, из-под которой торчала дорожная сумка. А на стене напротив висело зеркало. И все.

Он вошел следом за мной и тут же закрыл дверь на замок.

– Ну, показывай свои сокровища, – красиво изогнувшись, сказала я, рассматривая себя в зеркало. М-да, есть на что клюнуть.

– Сперва коньяк.

Он налил мне полную рюмку.

– Я никогда в жизни не пила коньяк.

Он подошел совсем близко, так, что золотистые волоски на его руке с командирскими часами щекотали мое предплечье:

– А с мужчинами? С мужчинами ты когда-нибудь в жизни общалась?

Я, лунно улыбаясь, пристально глядя ему в глаза, сделала большой глоток, прижала к губам запястье и сказала, наконец, переведя дух:

– И с женщинами тоже…

– Что с женщинами? У тебя был секс с женщиной?

– Да, примерно сорок пять минут назад.

Он аж отшатнулся. И потом с одобрением стал говорить что-то, на его взгляд, ужасно умное, касающееся однополой любви. А я, грациозно прислонившись к оконной раме, с улыбкой зрелой феминистки смотрела ему прямо в глаза. Смешной неопытный юнец… Восемнадцать лет. И говорить нам не о чем…