Никколо Амманити - Да будет праздник

Мантос, свернувшийся клубком у двери, поглядел на себя. На черную тунику, которую сшил из старого списанного занавеса кинотеатра “Фламинго”. На Дюрандаль, купленный на eBay. Что за нелепый пафос.

– Что же я делаю? – прошептал он, надеясь, что обугленный манекен ответит ему.

Комок боли разорвался гранатой в горле. Он часто заморгал глазами, слезы затуманили взгляд. Жалкий игрушечный театр, в котором Саверио Монета, работник фабрики “Тирольские судовые плотники”, вообразил себя злым и коварным, как Чарльз Мэнсон, рухнул у него на глазах. Сатана, великий Мантос, Звери Абаддона, убийство Лариты – все это был бред, выдуманный жалким человечишкой с большими претензиями, отправившим на тот свет парня в состоянии тяжелой депрессии.

На четвереньках, рыдая как дитя, он подполз к останкам ученика.

– Прости меня, Эдо… – Саверио взял его за руку, которая просыпалась пеплом между пальцами. – Что мне делать? Скажите, что мне делать.

Но никто не мог ему этого сказать. Он был один. Один-одинешенек в своем горе. Зомби нет в живых. Серена и старый хрыч мечтают о его смерти. Мердера и Сильвиетту он потерял.

Он сел и отер лицо, продолжая шмыгать носом.

Он должен забрать останки Зомби и похоронить их. Или бросить их в воды озера Браччано.

Саверио вытер слезы.

– Я тебя здесь не брошу… Не бойся. Я отвезу тебя домой. В Ориоло. Пока покончить с этими глупостями.

Он поднялся и посветил фонариком вокруг. Необходимо было найти большую коробку. Идеально бы подошла синяя сумка из ИКЕА.

Саверио заметил, что на панели прикреплен сложенный вчетверо листок. Он подошел поближе и увидел, что на нем написано: “Для Сильвиетты”. Он снял записку и собирался ее развернуть, когда у него за спиной кто-то весело воскликнул:

– Народ! Чуете, какой вкусный запашок! Жареное мясо! Ура! Мы нашли его! Какой, однако, облом этот праздничек. Кьятти нищеброд, даже за свет не заплатил.

Полуночная паста

Фабрицио отвел Лариту в сторону и сказал ей вполголоса:

– Сейчас мы с тобой спокойно развернемся и уйдем из этого места. Вернее, убежим. У меня дурное предчувствие.

– А эта несчастная? – Певица кивнула в сторону Мары Бальоне Монтуори, продолжавшей распутывать волосы вилкой. – Как с ней быть?

– Мы не можем взять ее с собой, с ней далеко не уйдешь. Как только найдем кого-нибудь, отправим сюда за ней.

Ларита колебалась:

– Не знаю… Оставлять ее здесь одну мне кажется нехорошо.

– Хорошо, поверь мне. – Фабрицио взял Лариту за руку и повел за собой на причал. – Если я правильно помню, рядом с прудом есть вход на виллу. – Он вытащил из земли длинный бамбуковый шест с горящей керосиновой лампой. – Пойдем.

И они пошли по длинной платановой аллее, оставив позади пруд.

Рой вопросов кружил в голове у писателя. Перед глазами стояли крокодилы, отдирающие шматы мяса от истерзанного тела галерейщика.

Ларита молча шла рядом, понурив голову.

Он собирался поторопить ее, когда заметил, или ему так показалось, какое-то движение в темноте. Он знаком остановил Лариту и прислушался. Ничего. Только слышался вдалеке шум машин на Салариа.

“Видно, почудилось”.

Фабрицио посмотрел на Лариту. Глаза у нее блестели, сама она дрожала.

Фабрицио почувствовал, как сердце разрывается на кусочки. Он взял ее за руку:

– Мы почти пришли.

Они снова двинулись в путь.

– Что там? – взвизгнула Ларита, отскочив назад.

Фабрицио замер.

– Где?

– На том дереве.

Фабрицио, чувствуя, как ноги становятся ватными, поднял лампу в сторону, куда показывала Ларита. Ничего не были видно. Он шагнул вперед, водя перед собой лампой. Ветви деревьев свисали над дорожкой. Ничего там не было, но вот черт, по спине бежали мурашки. На лбу выступил холодный пот… это еще что?

Темный силуэт на ветке дерева.

“Обезьяна?”

Это не могла быть обезьяна. Слишком большой.

“Горилла”.

Слишком толстый. Мелькнула мысль, что это статуя, подвешенный манекен.

Он отпрянул, и слабый свет лампы выхватил из темноты всю крону дерева. Там висели еще два…

“…Человека.

На ветках качаются два толстяка”.

Он развернулся к Ларите и закричал:

– Беги! Быстрее!

Он услышал за спиной приглушенный звук и хрипение. Видимо, один из монстров спрыгнул на землю.

Фабрицио пустился бежать что было сил. Лампа погасла, остался лишь дальний свет огней лагеря.

Он несся без оглядки, как еще ни разу в жизни, чувствуя, как щебенка скрипит под подошвами и воздух кружит вихрем в горле.

Он надеялся, что Ларита где-то рядом.

А если она отстала?

“Обернись! Остановись! Позови ее!” – кричал в уши внутренний голос.

Он хотел бы остановиться, но мог только бежать и молиться, что она делает то же самое.

Но через несколько десятков метров он услышал ее крик.

“Они схватили ее! Проклятие, они ее схватили!”

Не останавливая бег, он обернулся. Все было погружено во мрак, и из этого мрака доносились ее крики и гортанные звуки монстров.

– Фабрицио! Помоги мне! Фабрицио!

Он остановился, сгибаясь пополам от боли в селезенке, и вздохнул:

– Староват я для такого дерьма. – Потом с неожиданной храбростью крикнул: – Отпустите ее, ублюдки! – И пошел назад, зажмурившись и отчаянно молотя руками, словно надеясь напугать, прогнать, уничтожить их.

Но споткнулся, упал, ударившись челюстью о щебенку. Несмотря на боль, он встал, сплевывая кровь, и в тот самый момент, как он поднимался, кулак или дубинка, что-то тяжелое, опустилось с невероятной силой ему на правое плечо, и он снова оказался на земле; с криком, от которого разрывались виски, он снова попытался подняться, но другой кулак заехал ему прямо в живот.

Фабрицио сник, как порванный футбольный мяч, в глазах взорвались тысячи оранжевых искорок. Из него вышел весь воздух, который был в легких, дыхание остановилось, и, агонизируя, он почувствовал, как чьи-то громадные руки берут и поднимают его с той же легкостью, с какой человек поднимает пакет с покупками.

Гигант взвалил его на плечо и понес куда-то. Фабрицио открыл глаза. Розовеющее небо было над ним, он мог коснуться его рукой и слышал хриплый шум в своих скукожившихся легких, которые, как вакуумная упаковка, втягивали в себя воздух.

И, говоря себе, что он сможет восстановить дыхание и не умрет, он осознал, что темнота была чем-то большим, нежели просто отсутствие света. Она была стихией, которая поглотит его.

Тупой удар в затылок вышиб из него эту последнюю мысль.

– Что ты тут хомячишь? Поделись с нами. Не жлобствуй.

Саверио Монета увидел в дверях три физиономии. Самого высокого с длинной челкой и в очках без оправы он точно видел по телевизору, вероятно, это был телеведущий. Второй, низколобый коротышка, больше смахивал на политика. Третий, хм… Его лицо было ему незнакомо.