Избранные произведения писателей Дальнего Востока

В тот день у машины снова работал Дорж. Когда Нямжав принесла очередной мешок, он тщательным образом проверил его.

— Ты почему так похудела, красавица? — не преминул спросить он ее.

С тех пор как все попытки покорить Нямжав были отвергнуты, он не упускал случая задеть ее. Нямжав старалась избегать встреч с ним, но, когда они работали в одной смене, это оказывалось практически невозможным. Правда, у машины она не задерживалась и, как правило, тотчас возвращалась в цех. Чуть ли не бегом.

Вот и сейчас она не стала отвечать. Молча повернулась и пошла было в цех.

— Может, это оттого, что твой солдатик вернулся с фронта? — крикнул вдогонку Дорж.

Нямжав вся запылала от гнева и от желания как следует отчитать этого пошляка, но сдержалась, сделала вид, что ничего не слышала.

«Этот Мешалка, наверное, многим пакостит, — подумала она. — И как его только здесь терпят?» Вспомнилось, как весной прошлого года она видела Доржа на толкучке: в руках у него было несколько пар валенок, которые он продавал. Нямжав еще тогда подумала, что он их либо где-то достал по дешевке, либо украл на фабрике. Нямжав еще не знала, что представлял собой Дорж. Действительно, работал он как будто бы неплохо. В его смену машина почти никогда не простаивала. Не было случая, чтобы он не выполнил норму. Однако это не мешало Доржу быть матерым хищником. Тайно сговорившись с бухгалтером, он по государственной цене, а то и совсем бесплатно получал валенки и сапоги, а затем втридорога продавал их на рынке...

Слова Доржа не выходили у Нямжав из головы. «Какое жестокое надо иметь сердце, чтобы сказать такое, — думала она. — И это в то время, когда там, на полях сражений, люди кровь проливают!»

«Войне конец! Япония капитулировала! Наступил мир!»

Услышав сообщение о победе, Нямжав подумала, что, возможно, Дондов уже вернулся и ждет ее. На радостях она помчалась домой. Увы, на двери юрты висел большой замок, вокруг никого не было. Она решила пойти к реке. Осенний ветерок мягко ласкал лицо, над головой цепочкой тянулась на юг стая птиц.

Нямжав снова отыскала тот памятный бугорок, где они с Дондовом говорили друг другу слова любви. Нямжав присела, думая о том, сколько пришлось ей пережить с тех пор, как уехал Дондов, а от него за все это время не было никаких известий. «Если бы только он знал, — думала она, — как извелась, как исстрадалась я. А может быть, он ранен или убит?» Нямжав прогнала прочь страшную мысль.

На берегу почти никого не было. Только слева от бугорка какая-то женщина полоскала в реке белье. Но она не обращала на Нямжав никакого внимания — слишком частым гостем здесь стала Нямжав.

Девушка грустно следила за течением реки. За лето река сильно обмелела, обнажив местами гальку на дне. Вода стала прозрачной, местами голубой, местами зеленоватой. А весной она была буро-рыжего цвета и мчалась с шумом сплошным могучим потоком, заливая берега, клубясь и пенясь. Нямжав много раз наблюдала ее яростное кипение с тех пор, как приехала в город. И теперь ей было странно видеть Толу такой тихой, мирной и прозрачно-голубой. Юрты, стоявшие по берегам в летнее время, теперь исчезли, и лишь кое-где виднелись пасущиеся верблюды. Лес на северных склонах горы Богдо-Ула сверкал осенней позолотой и был виден весь как на ладони. Но Нямжав сегодня совсем не до красот природы. Ее переполняли другие чувства: радость за победоносный исход войны, тоска по любимому, страх перед неизвестностью, перед его долгим молчанием. Этот уголок Толы достаточно удален от города. Лишь изредка долетали сюда сигналы автомашин, и потому ничто не мешало Нямжав сосредоточиться на своих мыслях.

Так она и сидела, погруженная в свои думы, скользя взглядом по лениво бегущим водам Толы, пока за спиной не послышались торопливые шаги.

Нямжав вздрогнула: кто-то обнял ее за плечи. Она быстро обернулась и увидела Норжму. Она запыхалась и тяжело дышала:

— Ну, что, сидишь и грустишь? Да? — выдохнула Норжма. — Негоже это в такой-то день! Тем более что лично тебя ждет огромная радость!

И Норжма протянула Нямжав конверт. Письмо! Наконец-то! У Нямжав забилось сердце. Она буквально выхватила письмо у подруги. По сильно потертому и измятому конверту поняла: письмо отправлено давно и прошло долгий путь. Видно, побывало во многих руках. Вверху чернильным карандашом был выведен адрес: «Работнице шерстомойного цеха промкомбината Нямжав». Буквы почти стерлись и местами были едва различимы. Дрожащей рукой Нямжав стала вскрывать конверт.

— Очир-гуай передал, — сказала Норжма, отдышавшись, — я искала тебя повсюду на фабрике — не нашла. Прибежала домой — тоже нет. Подумала, ты, наверное, на берегу сидишь. И не ошиблась. Ну, ладно, читай быстрей!

Нямжав извлекла письмо из конверта и поднесла ближе к глазам. Норжма внимательно следила за выражением ее лица, пытаясь угадать по нему, что там написано.

Когда Нямжав, кончив читать, прижала письмо к груди и закрыла глаза, Норжма испугалась:

— Что там? Говори скорей!

Она крепко обняла Нямжав, прижала к себе.

— Любимый мой жив, жив! Жив!

— Ну, слава богу! — разжала объятия Норжма.

— Но он ранен, лежит в госпитале, — всхлипнула Нямжав, протягивая письмо Норжме.

«Приветствую тебя, моя самая близкая, верная и любимая. Шлю тебе эту маленькую весточку. Не суди меня строго за то, что долго не мог написать тебе. Наутро после того, как мы с тобой простились, наша часть выступила в поход. Двигались днем и ночью. На рассвете 10 августа пересекли государственную границу и стали с боями продвигаться вперед. 17 августа во время наступления меня ранило в ногу. Вначале я решил не писать тебе из госпиталя — не хотел расстраивать. Теперь рана заживает, я уже хожу и решил написать тебе. Скоро меня выпишут, и я приеду к тебе. Ты обо мне не беспокойся — с каждым днем мне лучше, иду на поправку. Не за горами радостный день нашей встречи. До скорого свиданья. Твой Дондов».

Норжма сложила письмо и, подумав, сказала: — Он послал его, судя по всему, дней десять назад. Наверное, сейчас он уже выписался из госпиталя и, может быть, даже уже приехал и ждет тебя у юрты. А мы тут рассиживаемся!

Норжма могла бы этого не говорить — Нямжав и без того уже вскочила на ноги.

Прогудел пятичасовой гудок. Нямжав вспомнила, как она удивилась, когда четыре года назад приехала в город и впервые услышала фабричный гудок. Теперь она привыкла вставать по гудку, идти на работу и по гудку возвращаться домой.

Пятичасовой гудок означал, что первая смена работу закончила. Нямжав прибрала свое рабочее место и вышла на улицу.

Сильный ветер гнал по улице мусор, обрывки бумаги. Подъехала вереница грузовиков, доверху груженных тюками шерсти. Через запасные ворота грузчики переправляли чистую шерсть на войлочно-валяльную и обувную фабрики промкомбината. Знакомая картина. Она повторялась почти ежедневно, и каждый раз Нямжав с радостью ощущала себя частью большой трудовой семьи. Она гордилась тем, что работала на фабрике.