Избранные произведения писателей Дальнего Востока

«Не на войну ли их посылают?» — мелькнула мысль. Она уже слышала разговоры о войне. Один человек из Восточного аймака рассказывал, что к границе подтягиваются войска. И у них на фабрике ввели снова ночные смены, светомаскировку...

Нямжав не знала, что сказать, только крепче прижималась к Дондову.

— Когда же ты вернешься? Похоже... похоже, что на войну уходишь, правда? — еле слышно прошептала она.

— Кто тебе это сказал? — Дондов провел рукой по ее лицу.

Нямжав совсем растерялась, умолкла.

— Ты не должна волноваться: скорее всего, это полевые учения. Скоро закончатся, и я вернусь.

Он еще крепче прижал девушку к себе, поцеловал ее.

— Мне пора, — сказал он нежно.

Нямжав даже не пошевельнулась, только глаза закрыла.

— Ты... ты... — только и смогла вымолвить она.

Дондов еще раз поцеловал ее.

— Все, мне надо бежать! Днем и ночью буду думать о тебе, любимая! Я буду писать, не волнуйся. Все будет хорошо...

Дондов осторожно отстранил Нямжав от себя.

Слезы застлали ей глаза. Но она взяла себя в руки: не годится слезами провожать в далекий путь, а может и на войну, любимого.

— Счастливого тебе пути, — дрожащим голосом сказала она, прижимая руки к груди. — Знай, мое сердце бьется только для тебя, — добавила Нямжав шепотом.

Дондов быстро пошел по направлению к городу. Нямжав не трогалась с места. Она смотрела, как темнота постепенно поглощает его.

«А вдруг мы больше никогда не увидимся?» — пронзила ее страшная мысль. Нямжав разрыдалась и бросилась вслед за Дондовом. Он вновь заключил ее в объятия.

— Не надо, не плачь! Ты ведь теперь почти солдатка, а солдатки — мужественный народ!

Нямжав, обхватив его шею руками, осыпала его лицо поцелуями. Дондов был растроган и не знал, что сказать. Он только смахивал слезы с ее лица.

Наконец Нямжав успокоилась.

— Прости меня, я не смогла себя сдержать.

— Что ты! На всю жизнь ты для меня единственная радость и счастье. Пока я жив, я всегда буду верен тебе.

— Иди, любимый. Я буду тебя ждать, — сказала Нямжав. — А когда ты вернешься, мы отпразднуем это.

Дондов повернулся и решительно зашагал к городу. Несколько раз он останавливался, прислушивался, не плачет ли Нямжав. Нет, она не плакала. Она недвижно стояла, вытянув вверх правую руку. Так делают всегда, когда желают дорогим людям счастливого пути.

Утро 10 августа было пасмурным, хмурым. Над горой Богдо-Ула висел густой туман, временами начинал накрапывать дождь.

— Товарищи! Началась война! — обратился мастер Очир к рабочим и работницам. Они тотчас обступили его тесным кольцом. Очир перевел дыхание.

— Наше правительство объявило войну империалистической Японии. Сегодня наша доблестная армия выступила в поход против японских милитаристов...

При этих словах у Нямжав так сжалось сердце, что она пошатнулась и, чтобы не упасть, прислонилась к стоявшей рядом работнице.

— Что с тобой? — удивилась та. — Тебе, видно, очень плохо? На тебе нет лица.

Осторожно поддерживая Нямжав за талию, она вывела ее из толпы.

— ...В эти дни, когда наша родина вступила в бой с милитаристской Японией, мы, рабочие, должны не только выполнять, но и перевыполнять план. Это и будет нашим вкладом в победу над врагом! — продолжал Очир.

— Тебе надо на воздух, — сказала девушка, сопровождавшая Нямжав.

— Нет, — покачала головой Нямжав и вернулась в цех вслед за спешившими туда рабочими.

А в ушах Нямжав продолжало звенеть лишь одно слово: «Война». С тяжелым чувством приступила она к работе. «Дондов, наверно, уже в бою», — думала она без конца, и руки ей не повиновались. С трудом дотянула она до конца смены, а когда раздался пятичасовой гудок, сразу же вышла на улицу. Шел дождь, и Нямжав с грустью подумала, что сама природа оплакивает начало войны. Ей стало невыносимо тяжко, и она пошла не домой, а к реке, на то место, где они провели с Дондовом такую прекрасную ночь. Дождь усилился, начался настоящий ливень. Дождевые капли буравили воду в реке, взрывались брызгами, река пенилась и кипела. Но она быстро нашла бугорок, на котором они тогда сидели, — другого такого поблизости не было, и она не могла ошибиться. И здесь она дала волю слезам. «Любимый мой, ты вернешься, вернешься целым и невредимым. И, собственно, почему обязательно должно случиться плохое?» — убеждала она себя, но напрасно. Вспомнились страшные картины войны, которые она видела в кино: грохот орудий, взрывы, черный дым, стелющийся по земле, и в нем солдаты, бегущие с винтовками наперевес... Но вот упал один, другой. Война...

От ужаса Нямжав закрыла глаза. И тут в темноте она вдруг увидела Дондова... Белое как полотно лицо в крови... Нямжав вскрикнула, открыла глаза и опрометью побежала от реки.

Когда она вбежала в юрту, Норжма кипятила чай.

— Ты откуда такая явилась? — спросила она. — Видно, с работы ушла до срока...

Но тут она увидела вспухшие от слез горестные глаза Нямжав и осеклась. Нямжав повалилась на кровать. Слезы душили ее.

— Что с тобой, милая? Что случилось?

Норжма присела рядом, гладя ее мокрые волосы.

— Война... война, — прошептала Нямжав.

— Ну и что же? Все знали, что она вот-вот начнется. Или ты оплакиваешь своего возлюбленного, как будто он уже погиб? Эх, глупая, ведешь себя, как маленькая. Вот увидишь, твой парень вернется с победой целым и невредимым и вся грудь в орденах.

Норжма даже улыбнулась при этом, и Нямжав стало легче, она перестала плакать. «А почему бы и нет? — подумала она. — Ведь это вполне возможно».

— Вот я смотрю на тебя и думаю, — продолжала Норжма, — всякое ты видела в жизни, а все еще настоящий ребенок. Твой суженый, — он тебе еще и мужем будет, — любит тебя крепко, это сразу видно. И вообще он мне очень нравится — хороший, добрый парень. Таких людей, как он, ни одна пуля на войне не возьмет — поверь мне! А теперь на, выпей чаю!

Эти слова, словно бальзам, подействовали на Нямжав, она успокоилась, выпила чаю и согрелась после дождя.

На коротком собрании, которое провели во время обеденного перерыва, секретарь партячейки сообщил последние новости с фронта. Наша армия совершила молниеносный бросок через пески Чахарской пустыни и горы Хингана, прошла с боями много сотен километров и, освободив Долоннор, Калшаг и ряд других городов, продолжала развивать наступление. И рабочие, в свою очередь, не жалели сил и труда для ускорения победы — работали почти без отдыха.

Нямжав непрерывно думала о Дондове. Сортируя шерсть, она мысленно представляла себе, что каждый мешок, отнесенный ею к машине, оборачивается выстрелом, разящим врага. Очень ей хотелось, чтобы так оно и было.

Между тем с той самой поры, как они простились, от Дондова не было никаких известий. И Нямжав постоянно одолевали тревожные мысли.