Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— На, ешь, — протянул он девушке круглую лепешку.

— Спасибо, я не хочу, — отстранила Нямжав руку Доржа и хотела было идти на свое рабочее место, но тот загородил ей дорогу:

— А ты, оказывается, с характером! Возьми, не привередничай! Я ведь денег за нее не прошу. Предлагаю от чистого сердца — ну, как сестренке, что ли. Кстати, ты мне ее очень напоминаешь!

Нямжав не нашлась что ответить и взяла лепешку. Она оказалась необыкновенно вкусной. «На рынке, — подумала Нямжав, — не меньше десяти тугриков стоит. Странный какой-то этот Дорж, — решила она. — На работе ругается, а здесь на тебе, добрый...»

Между тем обеденный перерыв кончился, и все приступили к работе.

Во вторую смену вышло мало людей, и потому Нямжав и ее товарищей попросили остаться сверхурочно. Нямжав очень устала. Когда она оттащила последний мешок с шерстью, пробил час ночи. Вернувшись в цех, она увидела девушек из третьей смены. Отдав свой мешок сменщице, она быстро переоделась и вышла на улицу. Ветер обдал ее холодом, но вместе с тем как бы вдохнул бодрость в онемевшее от усталости тело.

В небе ярко мерцали звезды. Под ногами спешивших домой рабочих скрипел снег. Нямжав была уже недалеко от дома, когда ее нагнал Дорж.

— Быстро ты ходишь, однако! — Он поравнялся с ней и пошел рядом. — Зверски холодно сегодня. Вообще в этом году здорово похолодало, — продолжал Дорж.

Нямжав не отвечала.

— Правду говорят, что войне сопуствуют стихийные бедствия и житейские невзгоды. Еще в прошлом году мы жили хорошо. Продуктов, товаров — всего было полно. Работали восемь часов в смену, и все. Но вот началась эта проклятая война, и все пошло кувырком. Во всем нехватка. Работы — конца-края нет, почти всегда приходится работать сверхурочно... — распространялся Дорж.

Нямжав по-прежнему молчала.

— Послушай, сестренка, а что, если тебе зайти ко мне, горячего чайку попить, а? Твоя соседка небось особо тебя не ждет, ужин не приготовила?

«И правда, Норжма, наверное, или ушла с этим своим в бурках, или спит. Все равно ужин придется готовить самой. Может, и вправду зайти?»

Она замедлила шаги.

— А вот и мой дом. — Дорж показал на ближайшую юрту.

«Странный человек, но, видимо, гостеприимный...» — подумала Нямжав.

— Неудобно как-то, — сказала она, — темной ночью в незнакомый аил...

Дорж прервал ее:

— Ты почему так скверно обо мне думаешь? Если я отношусь к тебе, как к родной сестре, что в этом плохого? Чего неудобного?

В голосе Доржа звучала обида. Нямжав остановилась. «И правда, он ко мне по-хорошему, а я — неблагодарная».

— Вы не сердитесь, пожалуйста, я с удовольствием попью с вами чаю.

— Ну и молодец! Входи, будь как дома! — сказал Дорж, открыв дверь юрты.

Нямжав вошла внутрь. Дорж включил свет, и Нямжав увидела, что юрта была довольно уютной. По сторонам две кровати, в красном углу [90] Красный угол , или хоймор, — почетная часть юрты, расположенная напротив двери. два украшенных орнаментом сундука, на одном из них зеркало, а над другим — рамка с фотографиями. В юрте было тепло. Дорж усадил Нямжав на маленькую скамеечку у низкого четырехугольного столика за печкой.

— Вечером я выкроил свободную минутку, натопил печь и вскипятил чай. — Он прислонил руку к большому чайнику, который стоял на печке. — Горячий еще.

Достав две большие серебряные пиалы, он до краев наполнил их чаем. У Нямжав с утра не было во рту ничего горячего. Большими глотками она стала пить чай. Дорж поставил на стол блюдо с лепешками — точно такими, какими он угощал Нямжав в цехе, достал масленку со сливочным маслом.

— Кушай, сестренка, не стесняйся, — сказал он, положив себе в чашку большой кусок масла.

Нямжав тоже отщипнула немного масла и тайком посмотрела на Доржа: он спокойно держал пиалу и не торопясь пил чай. Покончив с чаем и поставив чашку на стол, Дорж спросил:

— А может, супчик сварить или еще чего, а?

— Не стоит беспокоиться. Чай замечательный, больше ничего не надо.

— Тогда сейчас мяса поедим. Ты только не стесняйся. И вообще держись поближе к людям. У нас на фабрике рабочие друг для друга ничего не жалеют.

Он вытащил из шкафчика и поставил на стол глубокую тарелку с вареной бараниной.

«И правда, — подумала Нямжав, — на фабрике ко мне все относятся по-дружески: многие сестрой называют, а кто постарше — даже дочкой. Угощают всегда. До чего же душевен рабочий народ! Как мне отблагодарить Соном-гуая за то, что он ввел меня в их среду!»

Она отведала мяса, выпила еще чаю и почувствовала, что сыта, как никогда. Посидела немного, а потом поднялась, чтобы идти домой. Дорж взглянул на нее и тоже поднялся:

— Что же ты так мало ела? Торопишься? А куда? В юрте у тебя холодно. Почему бы тебе не переночевать здесь, в тепле-то?

Нямжав сразу насторожилась и двинулась к дери.

— Нет, нет, Норжма больна, мне надо идти, — пыталась отговориться Нямжав на ходу, но Дорж схватил ее за руку, потянул к себе. Глаза у него блестели, как у хищника. Нямжав хотела было вырвать руку, но тут Дорж обнял ее за шею. Нямжав прямо остолбенела.

— Послушай, поспи здесь у меня, а потом пойдешь, а?

— Что? Ноги моей больше здесь не будет! — Голос Нямжав дрожал от негодования. «Видно, это цена, которую он берет за угощение...» — промелькнуло у нее в голове. Она посмотрела на него с отвращением. — Успокойтесь и не вздумайте преследовать меня. Иначе я людей позову...

Наступило лето.

Как только темнело, на все окна опускались черные шторы. Светомаскировка. Она пришла в столицу с начала войны. Война изменила все — жизнь, быт, работу. Люди не жаловались. Несмотря на усталость, на тяготы быта, работали без выходных, сверхурочно. Никто не отлынивал ни от какой работы. В этом отношении война явилась хорошей закалкой, проверкой воли и стойкости для всех. Даже не слишком дисциплинированная Норжма теперь заметно изменилась — регулярно и без всяких опозданий приходила на фабрику. Правда, теперь она работала в другую смену. Свою ей пришлось оставить — она переехала жить в центр города к другу, с которым познакомилась тогда, зимой. Нямжав осталась одна в юрте и с Норжмой почти не виделась. Работала она по-прежнему на сортировке: доставляла мешки с очищенной шерстью к шерстомойной машине, которую загружал Дорж. Однако после того случая зимой, когда она из-за своей доверчивости чуть было не попала в беду, она видеть не могла этого человека. А тот как ни в чем не бывало продолжал заигрывать с ней.

Теперь она работала наравне со всеми, не отставала ни в чем. Однажды, просеивая на решете мотки шерсти, Нямжав почувствовала, как что-то больно ударило ее по ноге. Нагнувшись, она увидела камень величиной с пиалу. Нямжав вспомнила, как Балдан и его подручные специально для веса закладывали, бывало, камни и комья земли в овечью шерсть, которую они сдавали в кооператив.