Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— Поехать, что ли, завтра в Сеул? — встрепенувшись, пробормотала Окчоми, словно пробудившись от сна. Порывисто встала и опрокинула кувшин с водой. — Ах, что-то пролилось! Зажигай свет! — закричала она. — Чего сидишь? Полюбуйся на дуру!

Сонби вскочила и зажгла лампу. На полу блестела лужа.

— Вместо того чтобы зажечь свет, ты сидела сложа руки, и видишь, что получилось? Умереть можно! Душа ноет, а тут еще такое безобразие... Живо убери все!

Окчоми скрылась на женской половине. Мать с дочерью о чем-то оживленно заговорили. Сонби вытерла тряпкой пол, подняла пустой кувшин и ушла в свою каморку.

Она сидела тихо, не зажигая огня. За день так набегаешься, что и голова, и ноги гудят. Сонби смотрела на лунный свет, льющийся в окно, и только одна мысль сверлила ей мозг: как бы оставить этот дом, уйти куда-нибудь. Каждую ночь смотрит она в окно, сколько раз решала уйти из этого дома, но соберет узелок, выйдет, — а идти-то некуда, и волей-неволей остается. А что, если сегодня уйти? Взять узелок и пойти. Но куда? А вдруг она встретит людей еще более страшных, чем Токхо? И она отодвинула узелок. Но и оставаться здесь нет уже никакой возможности. Надо уйти, пока не вернулся Токхо. Сонби выглянула во двор посмотреть, не в гостиной ли он. Нет, там темно, только по дверям скользят лунные блики. Она облегченно вздохнула и вернулась в комнату. Пора! Она взяла узелок, напряженно прислушалась и вышла за дверь. Нет ли кого во дворе? Вышла за средние ворота, в комнате Ю-собана — свет. Постояла и, словно опасаясь погони, прокралась за главные ворота. Огляделась — ни души кругом. Медленно-медленно пошла вперед, прижимаясь к земляному валу. Как страшно! Хоть бы никто не встретился да не спросил: «Эй, девушка, куда идешь?» А так хотелось, не таясь, шагать свободно.

Пройдя немного, она остановилась. Вновь проложенная дорога в уездный город была видна при лунном свете как на ладони. Вот по этой безлюдной дороге придется ей в одиночестве брести. Но что, если там, где дорога исчезает в темном сосновом лесу, в бесконечном лесу, ожидает ее, сверкая глазами, кто-нибудь пострашнее Токхо? Мурашки пробежали у нее по коже, и она остановилась как вкопанная. Обернулась — перед ней деревня Ёнъён! Там, прорезая темноту, возвышается ненавистный ей дом Токхо. Вернуться туда? Нет! Она снова посмотрела на дорогу, теряющуюся в сосновом лесу, сделала несколько шагов. «Что я делаю? Куда иду?» Глянула на луну, все так же спокойно лила она свой свет. «Каннани!» — мелькнуло вдруг в голове у Сонби. Правда, раньше она считала Каннани нехорошей женщиной, но однажды, уже после того, как с ней самой случилось то же самое, она увидела Каннани во сне, будто они обнялись и даже плакали вместе. И каждый раз, когда она задумывала уйти и не решалась, ей вспоминалась Каннани.

«Где-то она? Хорошо ли зарабатывает? Хоть бы узнать, пишет ли она?» — всякий раз думала Сонби, а ноги сами несли ее к дому Каннани. Сколько раз собиралась она зайти узнать о Каннани. Сколько раз лунными ночами стояла она у плетня ее дома, не осмеливаясь войти в калитку: вдруг мать Каннани отнесется к ней с недоверием?

«А, ладно! Узнаю завтра!» — решала она и брела обратно. «Каннани!» — не раз звала она про себя, вспоминая, как они вместе играли в детстве. Почему не сумела она проникнуть в ее душу, когда Каннани была здесь? Почему ни словом не выразила доброго отношения к ней? Сонби не заметила, как опять очутилась возле дома Каннани. Она остановилась и твердо решила войти, расспросить о Каннани. Прислушалась, нет ли у них кого из соседей? Может быть, отец Каннани во дворе? Тишина. Лишь тусклый огонек освещал дверь. Послышалось чье-то покашливание.

«Спят, видно, все. Придется завтра днем прийти». Сонби собралась было уходить, но в доме, очевидно, услыхали ее шаги.

— Кто там? — донесся голос матери Каннани.

Сонби в нерешительности топталась на месте, но дверь открылась, и волей-неволей пришлось войти.

— Ты? — удивленно уставилась на нее мать Каннани. — Я-то думаю, кто там бродит! Ты чего, к нам?

Взяв Сонби за руку, хозяйка провела ее в комнату.

«Зачем это она? Уж не подослал ли ее Токхо, этот живодер, узнать, хорошо ли зарабатывает Каннани в городе?» Это предположение сменилось другим: «Уж не случилось ли и с этой девочкой того же, что с Каннани?» — И она во все глаза смотрела на Сонби, пытаясь угадать, что привело ее к ним в дом, да еще в такой час.

— Сколько же мы не встречались? Да почитай, со смерти твоей матери я и не видела тебя... Как ты похорошела!

А Сонби сидела ни жива ни мертва, не в силах вымолвить ни слова, — ей так и казалось, что за дверью стоит мать Окчоми или Токхо, что едва она выйдет отсюда, набросятся на нее, заорут: «Зачем сюда приходила?» И она не могла собраться с духом и произнести хоть слово, а лишь безмолвно поглядывала на дверь. Мать Каннани, с удивлением наблюдая за ее странным поведением, припомнила, как сказала со вздохом ее дочь в ту бессонную ночь перед уходом в город: «Мама, мне кажется, Токхо собирается-таки взять Сонби... Меня прогнал...» Не прогнал ли он и эту девчонку, как нашу Каннани? И поделом ей — за Каннани!» — подумала она было, но тут же отогнала эту мысль. Она смотрела на Сонби, такую жалкую, подавленную, и ей казалось, что перед ней сидит собственная ее дочь.

— Где теперь Каннани? — спросила наконец Сонби.

— Зачем тебе знать это? — в свою очередь, спросила мать Каннани, которой все казалось, что она спрашивает лишь по наущению Токхо.

У Сонби не хватило духу повторить вопроса. Она снова притихла и только крутила тесемку платья.

— Зачем ему знать, где она? Загубил жизнь девчонке, и все мало ему? Да? — запричитала мать Каннани.

Сонби словно ударили по лицу. Острая боль пронзила ее, и она уже раскаивалась, что пришла сюда. И вдруг словно прозрела: ее жизнь тоже загубил Токхо. Он же убил и ее отца, это правда. Но у Каннани хоть есть родители, они ненавидят его вместе с ней, а у нее нет никого, кто бы позаботился о ней, пожалел бы ее, кому могла бы поведать она о своей беде, о своей ненависти.

Глаза ее вдруг наполнились слезами.

— Мама! — крикнула она.

Мать Каннани вскинула голову и ждала, что скажет Сонби. Но Сонби молчала. Она и сама не знала: свою ли мать позвала или эту? Задумчиво смотрела она на колышущийся от ветерка из двери огонек лампы. В ее глазах блестели слезы. Да, матери Каннани без слов стало ясно, что Сонби постигла такая же беда, как и Каннани. Как же страдает ее душа!

«О! Этот кровопивец! И как только гром не поразит его... Бог-то, право, чего смотрит!» — мысленно поносила она Токхо.

— Сонби! Почему ты такая грустная?..

Конец фразы застрял у нее в горле. Она нагнула голову и подолом юбки вытерла глаза.

Сонби, видя, что мать Каннани плачет, крепко закусила губы, стараясь удержать подступившие рыдания.