Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— С утра еще ничего, а к заходу солнца трудновато.

— Да? Даже вам? Вы с детства на такой работе?

— Нет, раньше я только землю обрабатывал...

Синчхолю очень нравились его простая речь и низкий голос. И сам не зная почему, он мало-помалу проникался к нему доверием.

— Знаете, а я совсем не могу работать. Приходите почаще, научите меня.

— А чему учить-то? Как начнешь работать, так и пойдет. — Чотче рассмешила просьба научить работать. К тому же ему вспомнилось, с каким напряжением таскал на днях Синчхоль кирпичи. Смех этот еще больше расположил Синчхоля.

— А скажите... на пристани за переноску грузов, мешков с рисом, как устанавливают плату?

— Да по весу. За мешок риса — от пяти до шести ри [56] Ри — 1/10 сэны. , за ящики — три ри, за другие грузы — пять ри.

Так! Значит, перетаскав сотню мешков риса, получишь от пятидесяти до шестидесяти сэн... Синчхоль сдвинул брови, стараясь представить себе, как бы он перетащил сто мешков риса. Подумал о тысячах людей, работающих, взметая пыль, в порту, и невольно вздохнул. Теперь он совершенно ясно сознавал свой долг перед ними.

— А вы в тот день сколько заработали?

— Не знаю, забыл.

— Я говорю о том дне, когда вы боролись. А зачем вы отнимали друг у друга груз?

— Да так, не знаю.

— Однако, товарищ, вы больше так не боритесь. Разве вы не рискуете повредить при этом друг другу? Разумеется, всякую борьбу интересно довести до конца. Но разве не бывало случаев увечья и кровопролития в результате такой борьбы?

— Пустяки! Нечего ему было из под носа чужой груз выхватывать! Вот и получил... А скажите, — спросил вдруг Чотче, — почему вы на такой работе работаете?

— Я-то? Приходится... Кусок хлеба зарабатываю!.. — уклончиво ответил Синчхоль.

— Благородным людям, вроде вас, наверно, лучше работать волостным писарем или полицейским.

Входя в комнату, Чотче видел, что Синчхоль писал, посмотрел на его одежду, развешанную на стене, на книги, сложенные под лампой, и решил: Синчхоль не похож на рабочего человека.

Синчхоль не сдержал улыбки.

— По-вашему, хорошо быть волостным писарем или полицейским?

— Конечно, хорошо!

— А я завидую вашему труду.

Чотче засмеялся. Упомянув о писаре и полицейском, он вспомнил о тех, которых знал там, у себя на родине. Сердце его пронизала жгучая боль, и ему вдруг страшно захотелось порасспросить Синчхоля.

— А... полицейский... — Чотче хотел что-то сказать, но замялся.

Синчхоль внимательно посмотрел на него.

— Так полицейский — что?

— Да я... Что значит — нарушить закон? Растолкуйте мне хоть немного, как жить в ладу с законом?

Каннани вернулась поздно ночью. Взглянула на полусонную Сонби и улыбнулась:

— Клопы не заели?

— Как же не заели? Заели... Ты куда ходила?

— Я там... кой с кем встречалась.

Каннани сбросила с себя выходную одежду, повесила ее и подсела поближе к Сонби.

— Слышно, в Инчхоне большая текстильная фабрика открывается и будто много набирают работниц... Больше тысячи работниц требуется.

От Сонби и сон отлетел. Искорки загорелись в заблестевших глазах.

— А я не могу туда поступить?

— Думаю, можешь. Я тоже собираюсь поехать! Поедем вместе, а, Сонби! — Каннани улыбалась. Она пригладила волосы и воткнула готовую вывалиться шпильку. Сонби задумалась, лицо ее зарумянилось. Фабричные машины, о которых слышала она от Каннани, мелькали у нее перед глазами.

— Но я же ничего не умею! А если плохо буду работать — выгонят?

Сонби заглянула Каннани в лицо. Она недавно приехала в Сеул, ничего не знает, всего боится, все ее смущает.

— Зачем же? С тобой этого не случится. Подучишься и будешь хорошо работать. Дети и то поступают. Так что пусть это тебя не тревожит.

Сонби облегченно вздохнула.

— Знаешь, Сонби, я готова хоть сегодня поехать на текстильную фабрику, — заявила Каннани.

— А когда же поедем?

— В самое ближайшее время... но, понимаешь, есть важные дела и, видимо, придется отложить на день-два.

Каннани снова подумала о задании, которое только что поручил ей Тхэсу, и повторила про себя: «Ю Синчхоль... Инчхонь, Сэчжон, дом пять».

— Инчхонь — это в Сеуле?

Каннани быстро взглянула на Сонби и рассмеялась.

— Нет, отсюда около ста ли. На поезде ехать нужно.

Сонби вспыхнула. Ведь вот Каннани не училась, а знает такие культурные слова, которые ей, Сонби, неизвестны, и нет ничего, чего бы Каннани не знала. В это время из другой комнаты раздался смех. Они замолчали, косо поглядывая на дверь.

— Сегодня, видно, не голодные, раз так смеются...

Сонби встала и расстелила постель.

— А что это за люди?

Сонби очень стесняли эти любопытные соседи: нельзя даже открыть свободно дверь, и в то же время ее интересовало, что это за мужчины — сидят целыми днями в комнате, никуда не выходят. Когда Каннани уходила на завод, она запирала дверь на замок.

— Эти люди — безработные...

«Безработные» — что это за слово?» — подумала Сонби и хотела было спросить у Каннани, но не решилась.

— Они из благородных, образованные, да только в этом обществе не нашли места, где бы их знания пригодились... поэтому так...

Каннани задумчиво смотрела на свет лампы и, стараясь не забыть, твердила про себя имя: «Ю Синчхоль». Она крепко запомнила слова, сказанные ей Тхэсу.

Сонби казалось странным, что каждый раз, возвращаясь поздно, Каннани о чем-то глубоко задумывалась.

— Сонби, ты уже давненько в Сеуле, а мне все некогда, я тебе ничего еще не показала; пойдем завтра в парк на Южной горе?

— Парк на Южной горе? А что это такое?

— Похоже на то, что у нас, вокруг озера Гневного. Такие же горы... Помнишь, мы пропадали там целыми днями, объедались щавелем... Ах, как хочется увидеть маму!

При слове «щавель» Сонби ясно увидела руку маленького Чотче, ткнувшего ее в глаз, и ей вдруг так захотелось спросить, не приходилось ли Каннани встречать Чотче. Но Сонби не знала, в Сеуле ли Чотче, да и Каннани так замкнута. Сонби поникла головой.

На следующий день они отправились в парк.

— Вот там — синтоистский храм [57] Синто — древняя религия японцев, обожествлявшая явления природы (солнце, горы, реки и т. д.), а также придававшая большое значение культу предков. , — указала Каннани на возвышавшееся впереди сооружение.

Сонби только кивала головой, хотя и не могла понять, что это значит. Ее испугала каменная лестница, голова у нее закружилась.

— И по ней туда надо взбираться? — обернувшись, спросила Сонби.

— А что?

— Другой дороги нет?

Поняв настроение Сонби, Каннани рассмеялась.

— Э-э, да ты, видно, совсем деревенская! Убиться боишься? Тогда пойдем другой дорогой.

Миновав храм, они вошли в сосновый лес и сели передохнуть. При легких порывах ветра с деревьев, слегка задевая края их юбок, медленно падали листья. Сонби поймала листочек.