Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Смешно ему показалось: скоро уже тридцать лет стукнет, а только теперь вздумал обучаться грамоте и станет тянуть перед Синчхолем: ка, кя, ко, ке... Но это необходимость, а не излишество.

Чотче подремал немного и поднялся. Он почувствовал прилив энергии. Бесшумно открыл дверь и вышел на улицу. Часы перед домом пробили два. Он всегда выходил как раз в это время. В такой час даже эта всегда оживленная улица была пустынна, и только непрерывно мигали электрические лампочки.

Чотче постоял, посмотрел вокруг, и внезапно его охватило необыкновенное возбуждение. Издалека донесся протяжный и таинственный гудок парохода. Еще раз настороженно оглядевшись, Чотче зашагал к квартире Синчхоля.

Синчхоль встретил его приветливо, хотя было видно, что он только что вернулся и очень устал. Он протер слипавшиеся глаза и внимательно посмотрел на Чотче. На его смуглом лице он прочел твердую решимость. И еще заметил Синчхоль, что оно освещалось изнутри гордостью и чувством собственного достоинства, которых уже нельзя было отнять у него.

Когда Синчхоль впервые встретил Чотче, он увидел в нем лишь самого обыкновенного простоватого рабочего. Порой он казался даже чересчур наивным, чуть ли не дурачком. Но за какие-то несколько месяцев он стал совсем другим человеком. В некоторых вопросах Синчхоль чувствовал даже превосходство Чотче над собой, и это его угнетало.

Пристально глядя на безмолвно сидевшего Чотче, Синчхоль заговорил:

— Так вот, товарищ! Будьте настороже — полиция, кажется, пронюхала о листовках. Так что необходимо соблюдать величайшую осторожность.

Чотче пристально посмотрел на Синчхоля, потом отвел взгляд в сторону. Мысль, что все они в ближайшее же время могут быть схвачены, встревожила его. Если бы арестовали только таких, как он, — людей, от которых мало что зависит, — было бы еще полбеды. Но если схватят таких важных для общего дела лиц, как Синчхоль, то многочисленным рабочим Инчхоня, которым они старались привить классовое самосознание, долго еще придется пребывать во мраке. Кроме того, Чотче казалось, что такие, как он, смогут перенести в тюрьме любую пытку, а такие, как Синчхоль, — физически слабые и изнеженные, — разве они перенесут побои? Это больше всего беспокоило Чотче.

В откровенных беседах с глазу на глаз Синчхоль говорил обычно: «Мы должны сделать то-то и то-то, так-то и так-то», подразумевая под «мы» рабочих. Но Чотче никак не мог поставить Синчхоля в один ряд с обыкновенными рабочими. Это был все-таки человек иного склада, чем-то отличавшийся от них. И это чувство, которого он не мог еще ясно выразить, крепло и превращалось в убеждение, когда он вспоминал, как Синчхоль в каждом разговоре подчеркивал: «Я думаю о вас, я стараюсь сбросить пелену с ваших глаз».

— Отныне мы будем встречаться раз в месяц. В этом месяце приходите еще пятнадцатого числа. Только будьте осторожны. — Синчхоль пытливо посмотрел на Чотче. Весь его вид говорил, что он преисполнен решимости и отваги. — Ну, а теперь идите!

Синчхоль поднялся и вслед за Чотче вышел во двор. Быстрым движением он вложил ему в руку пачку листовок.

— Товарищ, осторожнее!

Чотче проворно засунул пачку в карман и с силой потряс руку Синчхоля. Затем надвинул поплотнее кепку и вышел за ворота.

После того, что он услыхал от Синчхоля, нервы его напряглись. Всюду ему чудились бесчисленные глаза и уши. С таким неспокойным сердцем добрался он до текстильной фабрики. Прежде всего обошел вокруг здания, осмотрел все закоулки с мыслью: «Не спрятался ли кто где-нибудь?» С фабрики доносился неумолкаемый шум динамо-машины. Дым, валивший из черной трубы, при лунном свете подымался в небо белыми клубами.

Чотче завернул в один из переулков и стал выжидать. Кажется, все спокойно, тихо. Ползком пробрался к северо-восточному повороту стены. Прижимаясь к стене, вынул пачку, ловко просунул в дыру и огляделся. Затаив дыхание, он некоторое время смотрел туда, куда положил сейчас листовки, а перед глазами снова проплыла процессия работниц, которую он видел днем, и среди них — Сонби. «Она меня несомненно видела, но узнала ли?» —спрашивал он себя. А что, если и Сонби, читая листовки, которые он им доставляет, стала сознательным человеком? Что, если она из робкой и покорной, какой была раньше, превратилась в решительную и смелую женщину? О-о! Тогда он смог бы ей довериться, и зашагали бы они рука об руку!

В таком настроении возвращался Чотче домой. Снова пришли ему на ум слова Синчхоля о том, что человек должен ясно и определенно знать, к какому классу принадлежит и что настоящие люди только те, которые ведут борьбу за прогресс человеческого общества.

Возвратясь после вечерних занятий в третью комнату, Сонби, не раздеваясь, легла в постель. Когда она жила вместе с Каннани в седьмой комнате, они с вечера забирались под одеяло и до поздней ночи разговаривали, не замечая времени. А в третьей комнате, куда ее перевели, она до сих пор не сдружилась ни с одной из соседок, и приходила сюда, словно в чужой дом.

«Что нужно этому надсмотрщику? Для чего ему понадобилось перетаскивать меня в эту комнату?.. Видно, все-таки неспроста. Уж не подозревает ли он в самом деле Каннани, как и предполагает она сама? Если же не в этом причина, то, не дай бог, не приглянулась ли я ему?» — мучилась Сонби в догадках. И снова возник перед ней образ Чотче. Это он взглянул, нет — так и впился в нее взглядом, когда они направлялись на остров Вольми! Неужели это был Чотче? С тех пор Сонби думала о нем каждую ночь. Снова припомнилось ей, как давным-давно ходила она на гору за щавелем, как там повстречался ей Чотче и хотел отобрать щавель, а она заплакала и убежала... А эти корни дерева сотхэ, которые принес он чуть свет, когда умирала мать от грудной болезни! Чем больше думала теперь Сонби о том времени, тем яснее становилось ей, что она не знала и совсем не ценила Чотче. Случись это теперь, какими дорогими показались бы ей эти корни, с какой благодарностью приняла бы она их! Как не сумела она понять тогда, что в этом поступке — вся чистота, чуткость и скромность Чотче? А она вместо благодарности забросила куда-то в угол собранные ночью, украдкой корни, на которых еще не обсохла земля! Сонби не могла простить себе этого и все больше возмущалась собой и стыдилась своего поступка.

Хорошо бы еще хоть раз встретиться с ним! Неужели не удастся? Сонби повернулась и тяжело вздохнула. Собственное дыхание обожгло ей щеки. Она тотчас вспомнила, как обнимал ее Токхо, и вздрогнула от отвращения. Ей стало жаль себя. Токхо, эта старая тыква, этот мерзкий старик, безжалостно украл ее невинность! Ненависть душила ее. Тогда она еще не вполне сознавала меру зла, причиненного Токхо, теперь же, лежа вот так, с закрытыми глазами, она вдруг ясно поняла: он исковеркал ей жизнь. От этой мысли ее бросило в жар. Снова представила она лицо Чотче в тот миг, когда они встретились взглядами. Лицо его выразило такое удивление, что она почти не сомневалась в том, что он тоже узнал ее. Можно подумать, что Чотче нигде, никогда, ни на миг не забывал Сонби. Может быть, конечно, в глазах Чотче просто отразилось удивление, с каким Сонби на него посмотрела?! Но нет, все-таки он сразу узнал ее. Душа ее в тот миг наполнилась невыразимой печалью. Но потом она обрадовалась, чувства ее смешались, и сердце забилось сильнее.