М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Любой из этих трех джентльменов родился и вырос в обширном поместье с гектарами земли, с подстриженными кустарниками, озерами и стогами сена; любой из них с детства привык к тому, что ему принадлежат леса и пустоши, луга и поля, дома и лошади и у него есть право на обладание всем этим - хотя ни он, ни его родители, ни его бабушка с дедушкой не сделали ничего сколько-нибудь выдающегося. Любой из этих джентльменов имел возможность получать образование, рисовать акварели, музицировать на фортепьяно и играть в крикет, поскольку ни им, ни их родственникам не надо было заботиться о хлебе насущном. С годами этим джентльменам стало казаться, что они-то именно и сделали нечто выдающееся и обладают поместьями заслуженно: они проявляют такт и вкус, они суть столпы традиций и здравого смысла, они достойные наследники достойных людей. Они могут рассуждать о литературе, искусстве, морали, традиции, чести - и кому же и рассуждать, как не им, в жизни не сделавшим ничего ради стяжательства и произвола? Они действительно обладали врожденными добродетелями, отточенными в Итоне и Кэмбридже, и не стремились иметь сверх того, что само валилось в руки - разве что немного поднажать, где надо: не выходит сделка с Ираком, так разбомбить его. У них уже имелось все необходимое при рождении - добро, нажитое их предками, колониальными полковниками, которые исправно служили короне, стреляя в афганцев, или торговали хлопком, не ими собранным. Вот почему воспитанные сэр Чарльз, сэр Френсис и сэр Ричард Рейли возмущенно переглянулись, когда речь зашла о неправедных миллиардах Дупеля.

Дупель и Левкоев привыкли к тому, что на них смотрят косо. Они знали, что в просвещенном мире их считают бандитами, и смеялись над этим, оставаясь вдвоем. Любой из тех представителей просвещенного мира, что хихикали у них за спиной, был бы счастлив, помани они его пальцем, посули они ему пару миллионов из своих богатств. Но, собираясь в кучки, представители свободного мира хихикали: так полагалось по их этикету - смеяться над богатыми варварами. Дупель и Левкоев относились к этому равнодушно, у них были иные заботы.

Между Дупелем и Левкоевым на форуме состоялся примечательный диалог.

- Тебе все мало? - спросил Левкоев Дупеля.

- А тебе? - спросил Дупель Левкоева и добавил, указывая на Ричарда Рейли, стоящего в обществе арабских шейхов: - А им, думаешь, всего хватает?

- Я статью в «Бизнесмене» читал, - сказал Левкоев, - там наши портреты напечатаны, и под каждым подпись: у кого какие цели. Балабос, дескать, хочет Магнитку, Левкоев хочет Керчь, а под твоей фотографией так написали: Дупель хочет все.

Дупель не ответил. Зачем? И так все ясно.

- Меня думаешь съесть? - спросил Левкоев с улыбкой. Глядя на его крупнозубую улыбку, некоторые люди теряли дар речи, а один из директоров грузового терминала в Бакинском порту, при виде улыбки Левкоева поседел. Михаил же Зиновьевич Дупель только от души рассмеялся и сказал:

- Рано или поздно съем, конечно. Но лучше ты ко мне сам иди работать. Объединим капитал, я тебя председателем совета директоров сделаю.

- Спасибо, - сказал Левкоев, - пока воздержусь.

- Напрасно, - сказал Дупель. - Подумай как следует. Предложение хорошее - в другой раз не сделаю. Хочешь совет - бесплатно? Ты дочку собираешься за Кротова отдавать, верно? Так ты не торопись: премьером ему не быть.

Информационная служба у обоих предпринимателей функционировала исправно, и Левкоев не удивился, что Дупелю известны отношения Сони и Кротова. Проявил осведомленность и Левкоев.

- Ты в премьеры кого наметил? Тушинского?

- Лучше не нашел. Пусть пока будет.

- Со мной посоветоваться не захотел?

- С тобой?

Взгляд Дупеля был устремлен поверх головы Левкоева, за окно, на белые вершины швейцарских гор. Он глядел на вершины и переставал замечать окружающих: жадного Рейли, суетливого Тушинского, льстивого Кротова, самоуверенного Левкоева. Говорить с ними было до известной степени необходимо, но - и он был уверен в этом - скоро такой надобности не будет. Он глядел мимо собеседника в окно - на горы, которые спокойным и неторопливым величием равнялись его мыслям. Так же, без малого сто лет назад, смотрел на эти вершины другой реформатор России - жестокий калмык Ленин. Так же точно проводил и он время в Швейцарии, размышляя о своем отечестве, готовя его судьбу. Сегодняшний реформатор - невысокий плотный человек, напоминающий Владимира Ильича телосложением и движениями - хотел иного, нежели его предшественник, но масштабы их дерзаний совпадали. Хотели они, если разобраться, прямо противоположного, но общие черты у обоих имелись. И тот и другой спорить о намеченном не любили. Споры только отвлекали; о чем спорить с Мартовым или Левкоевым? И, главное, зачем? Важно было найти точку опоры, рычаг, поворотом которого изменяется судьба страны; В. И. Ленин обратился к беднейшему крестьянству, М. З. Дупель - к нефти. Михаил Зиновьевич был уверен, что его рычаг надежнее, потому что объективно полезнее: нефть есть вещь, необходимая цивилизации, а беднейшее крестьянство - нет. Дупель заложил руки в карманы, и качался с пятки на носок, и смотрел поверх головы конкурента.

Как легко он рассказывает о своих планах, думал меж тем Левкоев. Он почувствовал, что в откровенности Дупеля содержится обида: Дупель не имеет секретов, поскольку не видит в нем соперника, более того: вообще не принимает его, Тофика, в расчет.

Невысокий человек стоял у широкого окна в швейцарском городке - и глядел на горы, покачиваясь с пятки на носок, и в этом человечке сконцентрировалось будущее России, - это так или иначе чувствовали все, кто смотрел на Михаила Зиновьевича Дупеля. Все здесь на форуме только делали вид, что решают судьбы мира - а он, вот этот наглый коротышка, он и правда решал. Просвещенные менеджеры нефтяных компаний, которые съехались в Давос предлагать услуги крупным воротилам, прекрасно понимали разницу между Дупелем и остальными; они хихикали за спиной Михаила Зиновьевича, именовали его бандитом, передразнивали манеры, но непременно старались оказаться у него на пути, ловили его взгляды и готовы были сорваться с места по первому зову.

Помимо Дупеля на форуме присутствовал лишь один человек, столь же определенно выражающий намерения и олицетворяющий силу, - причем, в отличие от Михаила Зиновьевича Дупеля, силу не только денежную, но политическую и военную. То был государственный секретарь Соединенных Штатов - генерал Колин Пауэлл. Крупные американские политики на форум в Давосе уже давно не ездили; форум был оставлен европейскому бизнесу в качестве развлечения: пусть думают, что и от них нечто зависит. Американские политики если и появлялись, то лишь затем, чтобы рассказать Европе о том, что было решено в Метрополии, и сделать вид, что и с европейскими воротилами посоветовались. Генерал Пауэлл прилетел в Давос на два дня, рассказать о войне в Ираке - почему она нужна и насколько это справедливо. Зал был заполнен до отказа: любой из воротил европейского бизнеса должен был испытать законное чувство глубокого удовлетворения - ведь и с ним тоже посоветовались, его мнение небезынтересно. Они порой отваживались на вопросы: а, допустим, что будет, если то-то и то-то? Генерал (в точности как Дупель) смотрел поверх голов и отвечал вежливо, твердо, безусловно: будет так. Дмитрий Кротов внимательно выслушал его речь. Он вглядывался в Пауэлла и думал: вот этот человек сумел возвыситься, значит, нет ничего невозможного и для меня. Из бедной семьи, с нестандартным цветом кожи, обреченный фактом происхождения на прозябание, он сумел подняться на вершину - и стал в первых рядах цивилизации. Вот как уверенно идет он к трибуне - высокий, крепкий, статный негр в орденах. Вот как стоит он - уверенно расставив ноги, развернув плечи, он словно и не помнит о том, что он - негр. И белые люди, заполняющие зал, совсем даже не считают, что они чем-то лучше него, - напротив, умиленно смотрят на избранника фортуны, ловят каждое слово. И красивый негр, затянутый в синий двубортный костюм, благосклонно смотрит на льстивых европейцев; сейчас он скажет им, что решено сделать в мире, и европейцы будут умиленно аплодировать.