М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Коктейль - это, конечно, неплохо, но где же, спрашивается, нормальная еда? Колбаса где, сосиски? Сами, небось, на диете сидят, а мы должны страдать. В Германии чем хорошо: ставят перед тобой большую тарелку с колбасой и - веселись, душа! Коктейль, понимаешь, дали, расщедрились! Что, вишенкой на палочке прикажете питаться? Борис Кириллович съел вишенку. Второй вишенки не было, но на столе стояло небольшое блюдо с сухим картофелем, под названием чипсы, вроде тех, что в Москве продают на вокзалах. Да, сэкономили на гостях. Пакетик сухой картошки дали - так они не разорятся. Однако обстоятельства таковы, что выбирать не приходится, надо как-то питаться. Оставалась, конечно, возможность - уйти из гостей и самостоятельно сходить в ресторан. Такую возможность Кузин принципиально не рассматривал.

Чувствую, кормить не будут, мрачно подытожил наблюдения Борис Кириллович и навалился на чипсы. Некоторое время был слышен только хруст сухого картофеля. Американец, подняв брови, наблюдал, как блюдо пустеет. Обыкновенно человек, выпивающий коктейль в баре, берет с блюдца один-другой ломтик, но чтобы так упорно питаться? Американец и сам подумал, не взять ли ему хрустящего картофеля, но поспеть за Кузиным было трудно. Кажется, еще маленький кусочек остался? Цоп - вот и нет кусочка. - Может быть, - недоуменно спросил американец, - заказать еще чипсов? - Да, неплохо бы еще тарелочку. - Извольте. - Принесли еще чипсов, официант внимательно поглядел на гостя: не дав тарелке коснуться стола, Кузин отправил пригоршню чипсов в рот, а тарелку придержал рукой, чтобы была недалеко. Любят, видать, картофель эти русские. Опустела и новая тарелка. - Вам, я вижу, нравятся чипсы, - сказал американец, - может быть, еще немного? - Неплохая идея, не откажусь. - Подали третью перемену чипсов. И это блюдо было уничтожено. - Предлагаю перейти к столу, - растерянно сказал американец, недоумевая, что должен делать хороший хозяин: заказать ли в четвертый раз чипсы - или воздержаться?

И тут подали обед, рассказывал Борис Кириллович товарищам по партиям, лобстеры всякие, кальмары, телятина в горшочке! Роскошная жратва, а есть тяжело, не рассчитал силы, ошибся! Телятину попробовал, а лобстер уже не пошел. Все чипсы эти проклятые!

От искусства гастрономии рукой подать до искусства большого - и здесь философия коллаборационизма размещала вещи и ценности ровно в таком же порядке. Если кто-нибудь и сомневался, что отдельное произведение хорошо, то большое количество произведений одинакового качества уже убеждало. Можно было считать, что отдельный коллекционер и совершил небольшую ошибку, заплатив за бессмысленную поделку, - но если эту же ошибку совершили тысячи, ошибка становилась правдой. Не могут все ошибиться, думали именно эти самые все, которые как раз и ошибались. И коль скоро критерием подлинности искусства в обществе стала его стоимость, можно было утверждать, что много мелких ошибок обернулись утверждением закона - или (если кому-то современное искусство не по душе) что много мелких обманов обернулись большим враньем.

Чернобородый Леонид Голенищев говорил:

- Современное искусство непобедимо. В него уже вложено столько денег, что оно просто не может упасть в цене. Назовите хоть один пример, чтобы искусство дешевело. Нет такого примера! Не дешевеет искусство, только становится дороже и дороже. За последние годы удесятерилась цена. Видите - вот перед вами клякса, это Джаспер Джонс поставил кляксу, и она теперь стоит состояние; а вот плевки Ле Жикизду (у мастера был период, когда он набирал в рот липкие вещества и плевался в холсты) - эти произведения стоят уже дороже, чем Тициан! И то ли еще будет! Мы не можем проиграть. Мы каждый день движемся вперед.

И шли вперед. От деятеля искусства требовалось одно - но непременное - условие: присягнуть на верность некоему обобщенному продукту «современное искусство» и отказаться от так называемых национальных культурных традиций, исторически связанных с отсталым социальным строем. Казалось бы, это весьма простая препозиция, если согласиться с тем, что «современное искусство» не воплощает никакой отдельной культуры, никакого конкретного порядка - но прогресс вообще, свободу в целом. А вдруг не так? И появлялись английские, русские, китайские авангардисты - неразличимые, как подштанники в универмаге, - и все вместе они демонстрировали торжество обобщенного «современного искусства»; но было ли это современное искусство наднациональным, надкультурным, руководствовалось ли оно только понятием прогресса? А если да, то кто направлял прогресс?

Когда посетитель заходил в Музей современного искусства, он бывал подавлен пестротой и обилием дерзаний. Каждая вещь, сама по себе, могла быть пустой - вместе они приобретали силу. Слово шамана ничего не значит, взятое в отдельности, - но совокупно с верой племени в этого шамана оно значит многое. Эта совокупность (слово шамана, энтузиазм племени и агрессивность в отношении чужого) - какой характер она носит?

Состояние в искусстве, истории, политике, повседневной жизни было сродни тому впечатлению, которое производит на посетителя универмаг готового платья. Много разноцветных платьев повешено в ряд, и все вместе они производят впечатление роскоши и изобилия. Если снять любое из них с вешалки оно окажется незатейливым, скорее всего - дрянным, и цвет его будет не особенно выразительным. Но никто и ни за что, глядя на пестрые ряды платьев, не поверит, что продукция универмага - плохая. Так и состояние большой империи представлялось роскошным и заманчивым, и ее мораль и право выглядели образцом морали и права, достижения культуры и экономики ошеломляли. Но если взять отдельный пример: резню в Рачаке, голод в Индонезии, инсталляции из фекалий, адюльтер с секретаршей или махинации с нефтяными скважинами, то можно усомниться и в большом целом. И задача философии коллаборационизма состояла в том, чтобы в целом (то есть в самом порядке вещей) сомнения не было. Иначе говоря, проблема данной философской системы (как и многих иных доктрин) состояла в нахождении равновесия меж частью и целым. Парадоксальным образом идейный коллаборационист стоит именно за частное - но, в целях сохранения этого частного, обязан отстаивать целое.

Впрочем, в жизни это устраивается легко: Белла Левкоева, например, в универмаги готового платья не хаживала, соответственно и разочарования в универмаге не испытывала - универмаги она скорее любила, поскольку крупная сеть этих больших нелепых магазинов принадлежала ее супругу - Тофику Мухаммедовичу Левкоеву.

Так новая империя наливалась силой день ото дня. И каждый нес на алтарь могущества либеральной империи маленькое вранье, и вместе складывали большую правду. И Борис Кузин, выступая параллельно на собрании Партии прорыва и в кулуарах Единой партии Отечества, призывал членов обеих партий к одному и тому же - к миру и либеральности. Тезисы и антитезисы ушедшего века были забыты - а синтез сплотил всех. На обоих заседаниях Кузин процитировал один и тот же стих, словно заговаривая будущее: