М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

- Вы исключение. Если бы вы знали, как я одинок. Домашние, - Соломон Рихтер вздохнул, - игнорируют меня. Вот и внук мой уходит, ему скучно со стариком.

И действительно, Павел собрался уходить.

- Что ж, ступай, - сказал Рихтер. - Я всегда один, не с кем делиться мыслями. Иди, развлекайся. Я остаюсь с горем в душе, - сказал Соломон Моисеевич значительно, - да, именно так.

- Надеюсь, это пройдет.

- Сомневаюсь. Думаю, это негативным образом отразится на самочувствии. Я пытаюсь спасти мир, да, кхе-кхм, прикладываю усилия, но понимания не нахожу.

Соломон Моисеевич Рихтер не обладал добродетелью терпения - если что-то ранило его чувства, он об этом говорил громко. А терпения в России требовалось много. Еще вчера Баринов сказал: в моей газете хозяйничает какой-то прохвост, а я терплю. Терплю и жду, и не жалуюсь. А народ, понимаете ли, недоволен инфляцией, пьяница, который в своей жизни только и сделал дел, что с завода солярку спер, - он, видите ли, режим терпеть не может. Так говорил в раздражении Баринов своей сотруднице Юлии Мерцаловой, а та глядела на него улыбаясь и говорила: ну, потерпи. Так сказала она и Соломону Моисеевичу.

- Потерпите, вот увидите, мы победим. С вашей помощью - победим.

- Я-то могу терпеть, - сказал Рихтер, томясь духом, - но история терпеть не может, Высший разум - не терпит! И - верьте мне - покарает ослушников! Оторвется кусок льда в Арктике, и моря затопят континенты, и сместится земная ось, и планета наша станет вращаться в другую сторону. И вострубит ангел, и хлынет на землю дождь из яда и отравит моря и реки, понимаете, Юленька? Это может случиться завтра, - заметил Соломон Моисеевич с явным одобрением; когда он говорил о карах и бедствиях, настроение его улучшалось, - да, кхе-кхм, завтра. Сколько же можно терпеть грехи человеческие? Если игнорировать заветы Господа, то кара последует неминуемо! Вот как устроен мир, - закончил Рихтер, - полагаю, это понятно и просто. Вот что следует усвоить и вашим либералам, и вашим государственникам. Это закон, который следует преподавать в школе.

Юлия Мерцалова безмолвно выразила восхищение.

- Кому доверить учение, Юленька? Кто понесет?

- А ваш сын? - спросила Мерцалова заботливо. - Он бы, конечно, сумел.

- Ушел мой сын возлюбленный, - печально сказал Рихтер.

- Вот на кого могли мы надеется!

- Нет моего сына возлюбленного, - сказал Рихтер, - некому передать завет.

- Но внук ваш, внук сумеет!

- О, внук мой возлюбленный! - сказал Соломон Рихтер. - На него вся надежда!

- Я горжусь вашим внуком. Но хватит ли у него сил?

- Он пойдет к людям, - сообщил Рихтер свои планы.

- Так Господь вручал пророкам свои скрижали, - сказала Рихтеру стриженая девушка.

- И народу несли они скрижали свои, - подтвердил Рихтер порядок мироустройства.

- Но если не внемлет народ? - спросила Мерцалова.

- Тогда народ впадет в мерзость и грех, - сообщил Соломон Моисеевич несколько рассеянно.

- Неужели Господь оставит народ в мерзости?

- В истории всегда найдется пророк, - сказал Рихтер твердо, - побьют камнями, бросят в ров львиный, но явится новый, и заговорит Господь его устами.

- Пошлет Он праведников своих, - сказала Юлия Мерцалова полусумасшедшему деду, копируя его интонацию, - и будут праведники говорить с народом. Но если не смогут убедить праведники народ - что тогда? Как долго пребывать нам в мерзости и запустении?

- Тогда я сделаю это сам, - сказал Рихтер, и простые слова эти прозвучали величественно, - если никто не смог - сделаю я.

Юлия Мерцалова, склонив голову на плечо, ласково улыбнулась ему. Как ни был Рихтер возбужден ролью пророка, но улыбка красивой женщины оказалась кстати - он благосклонно поглядел на Юлию. Мерцалова длила нежный взгляд, отдавала должное библейской красоте Соломона Рихтера. Вчера проговаривали они этот сценарий - один из возможных сценариев - с Василием Бариновым. Например, можно добиться того, чтобы впавший в маразм пенсионер возглавил Партию прорыва - случай выйдет анекдотический. Общество посмеется над безумцем, программа разойдется на анекдоты, партия будет дискредитирована, Дупель станет посмешищем. Это была лишь одна из возможностей, но отчего не попробовать и ее? Юлия Мерцалова никогда не оставляла дело несделанным, это свойство ценили все - и любовники, и сослуживцы.

- Пишите - газета в вашем распоряжении. Ведите - за вами пойдут.

Рихтер поднял голову и обвел взглядом помещение.

- Услышат ли пророка? - поинтересовался Рихтер. Слово «пророк» нравилось ему гораздо больше слова «праведник». Праведников много, пророки редки. На праведников надежды мало. Он исполнился решимости, великая сила предков явилась в нем.

- В этом и состоит подвиг, - сказала старику Юлия Мерцалова. - Пророк говорит, потому что не может молчать. Что с того, что не услышат его? И Бога толпа не слышит. Вот спустится Бог к народу - и заговорит. Он заговорит вашими устами, Соломон Моисеевич.

- Богу есть что сказать, - торжественно сообщил Рихтер. - Но берегитесь, если не услышите Его слов!

Говоря с любым собеседником, Юлия Мерцалова, как профессиональный редактор, мгновенно улавливала манеру речи и подыгрывала ей. Она воспроизводила патетическую манеру Рихтера.

- Что сделает Бог, если не услышит народ Его заветов? Что Он делает, если не внемлют Ему?

- Тогда, - грозно сказал Рихтер, поднимая клюку, - тогда Он проклинает!

- Так прокляните их, Соломон Моисеевич, - воскликнула Юлия Мерцалова, - потому что мы заслужили проклятье!

Соломон Моисеевич встал со своего кресла. Седые волосы растрепались.

- Я подумаю, - сказал он, - что следует сделать.

У всякого времени есть свой цвет. Общий цвет времени складывается из окраски одежд и предметов, картин и флагов, оттенка лиц и того цвета, который люди ждут увидеть в природе. Общеизвестно, что всякое время обладает специальными предпочтениями - в иные века люди хотели видеть спокойные цвета, а в начале двадцатого века популярным цветом стал красный, который спокойным не назовешь. Помимо прочего, некоторые мыслители связывают с цветом идеологическую составляющую времени: они утверждают, что цвет времени образуется из страстей и воль людей, населяющих время, - а поскольку страсть ищет для себя выражение, она находит его в том или ином оттенке. Так, Шпенглер считал, что античность связала себя с красным и желтым - практичными телесными цветами, а европейское Просвещение - с коричневым, цветом тайны, загадочного фаустовского духа. Руководствуясь той же логикой, Возрождение принято считать голубым - цветом дали и перспективы, а Средневековье - золотым, цветом небесной тверди в иконах.

Логично задать вопрос: если Возрождение - голубое, а Просвещение - коричневое, то значит ли это, что коричневый - есть Просвещение, а голубой - Возрождение? Если античность - красная, то значит ли это, что красный цвет - суть античность? Очевидно, что это не так.