Мария Галина - Красные волки, красные гуси (сборник)

– Чего?

– Ну, мы с товарищами… обычно брали корзины с едой, собирались в роще за городом… пели революционные песни, разговаривали, кто-нибудь выступал… Обязательно что-то красное надо. Красный бант или косынка, если, ну, товарищи девушки.

– Как, и девчата тоже? – поинтересовалась она.

– Конечно. Женщина во всем равна мужчине.

– У нас тоже надевают что-нибудь красное, – сказала она, – только не в мае, а в марте. Мартовички. Красная ленточка и белая ленточка, и прикалывают к платью.

– Белое – не наш цвет, – сказал он строго.

Солнце нагревало воду, и над поверхностью плыла еле заметная дымка, отчего вода казалась тяжелой, будто масляной. По глади бегали, растопырив все свои ножки, водомерки. Стрекозы-стрелки, бирюзовые, как ее колечко, носились над водой, а с той ее стороны, с изнанки, висела вниз головой улитка-прудовик. Было очень тихо, только весла хлюпали, и капли обрывались с весла в воду – плюх… плюх…

– Как тихо, – сказал он, и голос подпрыгнул над водой, как мячик, – а я думал, тут лягушки кричат.

– Лягушки? – удивилась она. – Они больше весной…

Мимо плыли островки плавника, гнилой камыш и щепки, река раздваивалась на рукава, расходилась, огибая заросли ивняка, и снова смыкалась.

– Ты не боишься русалок? – спросил он ласково и насмешливо.

Она налегла на весло.

– Батя научил, теперь не боюсь.

В камышах кто-то страшно заухал, застонал, и он в притворном страхе вздрогнул.

– Что это?

Она засмеялась, откинув голову и блестя зубами, и понимая, что он любуется ею, хотя и не хочет выдавать себя.

– Дурачок, это ж выпь кричит.

– Выпь, – сказал он, – конечно же, выпь… Янка…

– Чего?

– Ты красивая.

Она покраснела до корней русых выгоревших волос.

Он смутился и, чтобы скрыть неловкость, стал поправлять повязку.

– Расскажи мне еще про зеленых людей.

– А чего рассказывать, – сказала она грубовато. – Люди как люди. Только зеленые.

– Это я уже слышал. Как они появились, у вас не помнят?

– Бабка рассказывала, что один раз в небе взошло два солнца. После этого появились зеленые люди.

– С Марса, – сказал он, – точно, с Марса. На других планетах, Янка…

– Знаю-знаю. Товарищ Богданов говорил.

– Да, но Марс особенный. Знаешь, Янка, если посмотреть на него в трубу, ну, в подзорную трубу, можно увидеть каналы… линии, они пересекаются друг с другом… иногда меняют цвет. Наверное, их проложил трудящийся народ Марса.

– Зачем трудящемуся народу рыть каналы? – удивилась она. – Лучше б хлеб выращивали. Кому они нужны, эти каналы?

– Это гигантские преобразования, – сказал он сердито, – чтобы сделать цветущей всю планету. Например, провести воду в пустыню. Или растопить вечные льды.

– А Марс – цветущий?

– Нет, – сказал он и покрутил головой, – он бурый. Красный и бурый… Наверное, там все время засухи. Я так думаю, Янка. Ты куда это гребешь?

– К тому вот островку, – сказала она, поднимая одно весло, – вон к той отмели. Мы вытащим лодку и поедим. Вон солнце как высоко… Днем нельзя плавать, солнце сожжет… Ты городской, кожа вон какая белая.

– Мне жалко, что я не могу тебе помочь, товарищ Янка, – сказал он серьезно, – хотя…

Он спрыгнул в воду, даже не закатив штанов, и здоровой рукой потянул за борт лодки, днище заскользило по песку.

– Осторожней, черт здоровенный, – крикнула она сердито, но он видел, что ей приятно, что он такой сильный. Она бросила весло в лодку, схватила корзинку и тоже выпрыгнула на берег. Из-под ног прыскали в разные стороны песчаные блохи.

– Я думаю, – сказал он, растянувшись на песке под ракитовым кустом, – пролетарский разум когда-нибудь построит космический корабль. Совсем скоро. Чтобы полететь на Марс. Или на Венеру. Там, правда, должно быть горячо, потому что она ближе к солнцу… – Его здоровая рука потянулась к ней и как бы нечаянно, очень робко, дотронулась до ее пальцев, и она вся задрожала от этого горячего прикосновения и сделала вид, что ничего не происходит.

– Как можно летать на звезды? – спросила она, чтобы показать, что ничего не заметила. – Они же горячие…

– Звезды горячие, а планеты – холодные, – сказал он и уже смелее сжал ее пальцы. – Они как Луна. Ты же видишь, Луна холодная…

– От чего ж она тогда светится?

– Лучи солнца, – сказал он, окончательно запутавшись, – лучи солнца… Ты знаешь, Яна… Товарищ Луначарский говорил… что когда молодой мужчина и молодая женщина… совершенно естественно… стакан воды… – и зашарил горячей рукой уже под рубахой ее, по ее груди, по телу, которое вдруг, несмотря на яркий солнечный свет, покрылось пупырышками. Она вскочила и уперла руки в бока.

– Послушай, ты, попович, – сказала она сердито, – не знаю, как у вас там в городе, а у нас все как у людей. Хочешь – садись в лодку, гребем обратно, падаем бате в ноги, идем к отцу Йожке…

– Но, Янка, – сказал он, тяжело дыша, – это ж предрассудки. Поповские предрассудки.

– А вот дам тебе веслом по голове, будут тебе поповские предрассудки, – сказала она сердито. – Ладно. Давай, сталкивай лодку… Поплыли.

Она наклонилась, чтобы забрать жбан с квасом, зарытый в холодный песок у кромки воды, потом подобрала юбки, из вредности высоко заголив крепкие белые ноги, и прыгнула в лодку.

Зудел один комар, и писк его далеко разносился над водой. Потом к нему присоединились другие, и вот уже маленький черный столбик кружится над темной водой, сворачиваясь, разворачиваясь. Никодим хлопнул себя по лбу, оставив кровавый след.

– Почему тебя не кусают? – спросил он сердито.

– Есть такая трава… я тебе ее покажу. Потом.

Солнце село, вода вспыхнула сначала золотом, потом серебром. Туман накатил на нее, потом собрался в комки и поднялся к небу, превратившись в легкие белые облака.

– Куда мы плывем? – спросил он растерянно. – Домой?

– Ты ж хотел к зеленым людям. – Она подняла весло, стряхивая с лопасти серебряные круглые капли.

– Янка, это уже не смешно.

– Я и не смеюсь. Дывысь… вон, в небе.

– Облако?

– Это не облако. Это чья-то душа… Ищет дом. Их много сейчас таких… все летают, все ищут.

– Фантазерка ты, Янка, – сказал он уже сердито. – Поворачивай.

– Дурень ты, – сказала она добродушно. Плеснули весла. В темной воде пролегла серебряная дорожка и кто-то ворочался в этом серебре.

– Рыба? – спросил он.

Она молча покачала головой.

– Выдра? Водяная крыса?

– Русалка, – сказала она равнодушно, – ишь, разыгралась.

Темное, оставляя за собой треугольный серебряный след, подплыло к лодке, и он увидел бледное лицо с темными ямами глаз. Волосы липли к щекам, ко лбу. Он отпрянул.

– Лодку-то не качай, – сказала она.

Из воды высунулась белая рука, уцепилась за борт лодки длинными белыми пальцами. Лодку качнуло. Янка, размахнувшись, стукнула по пальцам веслом, и рука, сорвавшись, упала в воду с рыбьим плеском. Белое тело с темным хвостом, развернувшись и качнув напоследок лодку еще раз, ушло в глубину, плеснув хвостом и обдав их фонтаном холодных брызг.