Мария Галина - Красные волки, красные гуси (сборник)

Самый шикарный автомобиль – на Петра-реформатора… И все что угодно, вплоть до моей нынешней должности. Он честолюбив… и азартен… он согласится.

Я бы сам за ним поехал – но боялся опоздать к Себастиану. Позвонил в Центральный госпиталь, но его туда не доставили… как я и думал. Там даже не все койки были заняты. Я не осуждаю людей – после той ночи никто бы сейчас и пальцем не пошевелил ради мажора.

Я вызвал машину.

Правительственный Центр напоминал морг – холод и пустота. Какой-то мажор лежал сразу за оградой – грязная, бесформенная кучка перьев… Я не стал задерживаться – только перевернул его лицом вверх, чтобы убедиться, что это не Себастиан.

Никакой охраны, разумеется, не было.

Если так пойдет дальше, скоро начнутся грабежи, подумал я. Весь Нижний Город хлынет сюда – разделаться с ненавистными угнетателями. Нужно будет сказать Гарику, чтобы не снимал кордоны, – и тут же сообразил, что и это решать придется мне.

Я впервые оказался на территории Правительственного комплекса, и ориентироваться мне было трудно – пока я не отыскал в комендатуре регистрационные книги. Они тоже числились «Для служебного пользования», но помощник коменданта, который оказался человеком, пребывал в такой растерянности, что с радостью вручил их мне, когда я предъявил свое новенькое удостоверение. Я велел ему выставить охрану на проходной и бросить вспомогательное подразделение, которое, как выяснилось, квартировалось на территории комплекса, на временную изоляцию Подола. Фактически я шел по стопам нашего благодетеля Аскольда, но времени на угрызения совести не оставалось… После разберемся.

Себастиана я отыскал там, где и рассчитывал, – в цокольном этаже жилых кварталов… Дверь в квартирку – они тут были крохотные, ничего шикарного, – была заперта снаружи. Я выбил ее ногой – на доске у вахты наверняка висели ключи, но отыскивать нужный не было времени.

Он был еще жив. И в сознании.

Он узнал меня по шагам – огромные глаза смотрели в одну точку.

– Это ты, Лесь? – спросил он. – Почему-то так темно…

Я сказал:

– Я знаю.

Объясняться не стал – просто поднял его на руки и понес к машине. Только тут я впервые понял, до чего ж они хрупкие – мажоры; он весил вдвое меньше, чем весил бы человек его роста. Хрупкие птичьи косточки…

– Гарик сказал, что он тебя приведет, – бормотал он тем временем. – Я ждал-ждал… телефон отключен…

– Просто Гарик сейчас очень занят.

Надеюсь, они успеют разыскать Шевчука… А он – согласится приехать. Я не верил в немедленное чудо, но мало ли…

– Сейчас уже все в порядке, да, Лесь? – спросил Себастиан.

Я сквозь зубы ответил:

– Более или менее.

Шофер ни с того ни с сего отказался везти мажора, а у меня не было времени его уговаривать… Попросил его завести машину и рванул сам – до этого никогда не управлял автомобилем, только видел, как это делали другие. На лицензию могли рассчитывать лишь профессионалы – таксисты да водители служебных машин. Черт бы побрал этих высокомерных идиотов – и то недоверие, которое они издавна питали к техническим способностям человека.

– Что-то не то происходит? – спросил Себастиан с заднего сиденья. – Радио не работало, но я…

– Потом… – торопливо ответил я. Чуть было не врезался в лениво вихляющийся трамвай, вовремя вырулил на тротуар, благо пешеходов не было… – Позже…

– Куда мы едем?

– В Институт.

К тому времени, как я привезу его, все помещения биологического сектора будут переоборудованы под полевую бактериологическую лабораторию и клинику первой помощи. С лучшими специалистами со всего Города – людьми, разумеется. Злокачественный энцефалит видоспецифичен. Человеку опасаться нечего.

Я приехал как раз вовремя, чтобы увидеть, как в холле выставляют палатки. Лифт – обычный лифт на скрипучих тросах – уже работал, перетаскивая наверх оборудование. Вот это темпы!

Тимофеич сидел на вахте – увидев меня, он встал и попытался отдать честь. Я вновь подхватил Себастиана, и, поскольку лифта было не дождаться – там, наверху, из него что-то выгружали, пробежал к лестнице, крикнув на бегу:

– Шевчук приехал?

– Кто-то приехал, – неопределенно ответил Тимофеич, – теперь разве документа допросишься…

Шевчук был в лаборатории – он стоял, заложив руки в карманы новенького хрустящего белого халата, и лениво озирался по сторонам.

– Мне б такие агрегаты, – сказал он, увидев меня, – уж я бы развернулся.

Я положил Себастиана на затянутую пластиком койку у стены. Он застонал и пошевелился. Я обернулся к Шевчуку.

– Валяй, действуй. Разворачивайся. Это все – твое.

– Да зачем теперь?

Я оторопел.

– Что значит – зачем? Ты что ж, не видишь, что творится?

Шевчук придвинул к себе стул и уселся на него верхом, положив руки на спинку.

– А что, собственно, такого творится, Лесь? Для людей эта штука неопасна. А эти…

Только тут я сообразил, что Себастиан вполне может быть еще в сознании.

– Да тише ты!

– А. – Он обернулся, поглядев на скорчившуюся на койке жалкую фигурку. – Надо же… так с ним и таскаешься… Просто не разлей вода парочка… смотреть больно. У тебя к нему особый интерес, да?

Я шагнул к нему и схватил за ворот.

– Скажи это еще раз, сукин ты сын! Зубы за свой счет вставлять будешь!

Шевчук пожал плечами.

– Ну, так пардон. Выходит, ты у нас просто верноподданный.

– Да плевал я на все. Но чем ты лучше их, скажи на милость, если все они для тебя – мусор? Все, без исключения?

– Потому что, – холодно сказал Шевчук, – они и есть мусор. Паразиты. Ты их жалеешь? Да ладно тебе, Лесь.

Зазвонил телефон. Лаборант, возившийся у вытяжки, поднял трубку.

– Вас.

– Послушайте, начальник… – кричал откуда-то издалека прерываемый помехами далекий голос, – еще немного, и они сметут кордоны… тут такое творится. Мы дали предупредительный залп, но…

Сейчас они хлынут в Верхний Город – озлобленная, обезумевшая толпа, жаждущая только одного – крови… Будь гранды еще в силе, они сумели бы их удержать – многовековое почтение не так-то легко отринуть в один миг, но сейчас они не способны даже защищаться…

– Удержите их.

– Но…

– Огонь на поражение. Всю ответственность беру на себя. На поражение.

– Ясно, – казалось, с облегчением произнес комендант.

Кто-то вырвал у меня из рук телефонную трубку. Она повисла на шнуре, неразборчиво квакая.

– Ты с ума сошел! – прохрипел Шевчук.

– Ты делай свое дело. Тебя это не касается.

– Очень даже касается, ты, мерзавец! Неужто ты думаешь, что я пальцем пошевелю…

– Адась, – умоляюще сказал я, – послушай… они ж тут все сметут… никто не уцелеет. И мы в том числе. Может, с нами так оно и надо, но остальные-то при чем?