Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник)

Мы прошли еще одну арку и оказались на улице Горького близ магазина «Наташа», где тоже стояло оцепление, и тут уж всласть налюбовались этой людской извивающейся лентой. Лента тянулась с площади Маяковского до Пушкинской площади вдоль лучшей из московских улиц, где вечером ярко, как днем, и лица людей высвечиваются... Люди, перебирая ногами, медленно продвигались, почти не разговаривая друг с другом. Некоторые – повесив голову, другие – с портфелями. С работы? С продуктами? Но ведь воскресенье... Впрочем, может быть, все же какие-нибудь продукты?.. Отсутствие музыки, автомобильного движения, шарканье тысяч подошв... Лента извивалась, да, точно за кинотеатр «Россия» (смазанный оборот речи, но ничего не поделаешь) и там превращалась в клубок. Там уж слишком было всех много, чтобы что-нибудь различить, но шествие явно поворачивало на Пушкинскую (бывш. Б. Дмитровка) улицу, стремясь к Колонному залу Дома Союзов.

Теперь снова отмечу: милиция, дружинники и прочие распорядители были в тот вечер отменно, отлично, абсурдно вежливы. Упаси бог, чтобы тычок какой или грубость.

Рассказывают, что одна женщина, выйдя из метро «Пушкинская», подошла к милиционеру и раскрыла паспорт, объяснив, что она приехала из Владивостока, но хочет попрощаться тоже. «Пожалуйста, – сказал милиционер, внимательно просмотрев паспорт и отдав рукой честь. – Пройдите, гражданка, до площади Маяковского, там обратитесь к старшему по команде какой-либо колонны, и вместе с этой колонной можете идти прощаться...»

Мы с Д.А.Приговым этого не знали. Мы ошибочно думали, что прощаться и ходить имеют право лишь какие-нибудь специальные люди, это была наша ошибка, но у нас уже нет возможности ее исправить, ибо время ушло, растворилось в черной ночи с 14 на 15 ноября 1982 года.

Еще рассказывала одна знакомая, которая, будучи театроведом по призванию и профессии, хотела 14 ноября 1982 года, днем, сдать заказанную рукопись в ВТО, что помещается на улице Горького близ Елисеевского гастронома № 1. Выйдя из метро, она подошла к милиционеру, раскрыла паспорт и честно сказала, что может отнести рукопись в любой другой день, дело не спешное. Милиционер, внимательно просмотрев паспорт, взял под козырек и позволил ей пройти. Тогда она честно зашла в ВТО, отдала рукопись и направилась в Елисеевский № 1, который, по ее словам, был фантастически пуст, примерно как в те времена, когда, согласно В.П.Катаеву, В.Маяковский встретился в этом гастрономе с О.Мандельштамом, покупавшим там небольшое количество розовой ветчины ( Катаев В. Трава забвения. М.: Советский писатель, 1969). Знакомая тоже, как Мандельштам, купила ветчины, полюбовалась интерьером главного торгового зала, двухсветного, с богатыми лепными украшениями, и пошла вниз по фантастически пустой улице Горького, где приобрела в каком-то окончательно пустом магазине индийскую махровую простыню. Знакомая утверждала, что товары у нас были, есть и будут, но слишком большое число соотечественников неоправданно желает эти товары приобрести, отчего и происходит вечная кажущаяся нехватка, толкотня, ругань и отчуждение.

Я не согласен с ней, но отношения к делу это не имеет.

Мы с Дмитрием Александровичем подошли к милиционеру, раскрыли паспорта и вежливо спросили, нельзя ли нам пройти через Пушкинскую площадь, Страстной бульвар и улицу Петровку в Колобовский переулок, где у нас мастерская, потому что мы – художники. А мастерской, следует заметить, там у нас никогда не было, нет и не будет, хоть Дмитрий Александрович и член СХ СССР, а мастерская там всегда была и есть (не знаю, будет ли, ибо этот флигелек сносят и будут строить новую станцию метро), там, в Колобовском – мастерская нашего друга, семидесятилетнего красавца и волокиты Нефед Нефедыча, который опять же не в первый раз упоминается на страницах этих посланий.

Милиционер, внимательно просмотрев наши паспорта, вежливо поприветствовал нас установленным в милиции жестом и предложил нам спуститься в метро, чтобы доехать до площади Маяковского, откуда, по его словам, можно было достичь указанного адреса, минуя оцепление. Каковому совету мы немедленно и с удовольствием последовали, радуясь тому, что в метро никто, кроме нас, не спускается, и поднимается по эскалатору редкий, и у него тотчас спрашивают документы. Мы доехали до метро «Маяковская», беспрепятственно вышли почти что напротив редакции журнала «Юность», где изображена световая девушка зеленого цвета, держащая в зубах веточку. С улицы Горького вновь донесся сдержанный людской гул, и туда опять не пускали, ну мы и пошли направо по Садовой (см. вышеприведенную схему), и добрались до самого первого переулка. Названия его я не помню, но знаю, что там, на углу, помещается издательство «Советский композитор» и имеется магазин, где торгуют пластинками, нотами и всем другим, что только может быть связано с советскими композиторами.

Садовая была оживлена и тем самым как бы находилась вне сектора скорби. Ухали проезжающие автомобили, скрываясь в ярком тоннеле, спешащие прохожие имели буднично-деловой вид. Нехорошо! Мы свернули в темный переулок (Воротниковский он называется, вспомнил!) и пошли практически параллельно улице Горького.

И как-то так уже смотрим (да, через проходной двор, арку, подворотни шли), смотрим, что уже находимся на улице Чехова (бывш. Малая Дмитровка), но дом самого А.П.Чехова, где он жил в 1890–1892 гг. и написал книгу «Остров Сахалин», остался слева, а мы пошли направо, туда, где по-прежнему скорбно волновалось, бурлило людское варево.

Миновали еще что-то, не помню что. Свернули в переулок, не помню какой, там еще посольство чье-то есть, а также какой-то завод, что ли, – не помню... Мимо тылов сада «Эрмитаж» идет этот переулок, а в саду «Эрмитаж» есть Театр миниатюр, а в Театре миниатюр у меня служит приятель, а в этом театре я очень хотел бы поставить какую-нибудь свою пьесу, а только шиш ее поставят. Я б в Театре миниатюр и работать хотел, кабы он был другой, но только шиш я буду там работать, шиш он будет другой, да только мне и не обидно. Я наслаждаюсь свободным сочинением этих нелепых страниц, и на текущий в них отрезок времени мне больше ничего не нужно. Мы и на самом деле слишком ушли вперед, сначала нам еще постреливали в спину, кого – наповал, кого – ранили, мимо кого пуля просвистела. Но сейчас мы слишком ушли вперед, и не видно нас, и не слышно. Мы скрылись за линией горизонта, господа и товарищи. Мы везде и нигде. Мы перешли в иное измерение, и нас просто нет. Прощайте! Иногда вдруг соткется из воздуха реального пространства и реалистического времени наш смятенный ничейный облик, но вообще-то – все спокойно, все спокойно, господа и товарищи. Все спокойно, ибо нас нет, нет. Не было, нет, не будет. Были, есть, будем. Спокойно!