Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник)

Договорщикам профессионально скучно. Они знают, что, заключивши договор, ничего не сделают, а если и сделают, то сделают плохо. К тому же они не исполнители, а всего лишь договорщики...

Все будет сделано плохо, как плохо сделан лифт, в который все они сели. Лифт скрипит, уже вырваны и разбиты кнопки. Да и кнопок-то, собственно, нет, есть какие-то рычажки, на которые нужно накладывать отдельно существующую шпоновую фанерку с дырочками. На фанерке грубой масляной краской написано 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9,10 – по числу этажей. Один из договорщиков случайно нажимает случайную кнопку, и лифт – взмывает, лифт – взлетает, лифт, скрипя и раскачиваясь, возносится над провинциальным городом на небывалую высоту. И даже принимает чуть-чуть горизонтальное положение. Однако никто не обеспокоен, все приятно взволнованы, лифт поднимается все выше и выше. 100-й, 1000-й, 10 000-й этаж... Наконец-то видна заграница. В лифте беседуют.

– Да, заграницу довольно хорошо видно, когда вознесешься, но, к сожалению, все в ней кажется мелким.

– Несомненно, что это просчет и минус. Хотя все-таки на самом деле видно, и, следовательно, не нужно туда ехать, а это громадная экономия людских, материальных и моральных ресурсов. А propos, для укрупнения видения можно взять 1000-кратный бинокль, и все станет ясно, но, к сожалению, без звука.

– Как в телевизоре?

– Да, как в телевизоре, но гораздо более жизненно, потому что натурально и естественно. Но вообще-то вы правы, воспарить можно, просто сидя за ТВ, не возносясь в лифте, мной это неоднократно испробовано.

– Вы очень интересно рассказываете, но ведь нам, наверное, уже пора падать?

– Нет. Мы не упадем. Мы недостойны падать. За нас уже упал изобретатель этого чудесного лифта. Он был первый, и ему, как всякому первому, теперь стоит памятник на том месте, куда он с треском приземлился. Который памятник мы вас, товарищи, просим слегка подреставрировать.

– Плохой заказ, – мысленно сказали договорщики и, изобразив на своих лицах фальшивую радость от якобы хорошего заказа, принялись дружно врать: – Конечно же, конечно же, вам все сделают. Вот приедут исполнители и все вам сделают...

Лифт снизился до нужного пассажирам этажа. Все тепло распрощались друг с другом и отправились в разные стороны.

– Какая-то ерунда, – снова затосковал Телелясов и решил разобраться с грезами...

Еще ведь был сон перед этим сном. Что-то вполне достойное, романтически-хемингуэевское. Про горы, вертолет, обвал, мужество, но чуть-чуть, чуток выше качеством, чем какой-нибудь массовый боевик из жизни и смерти альпинистов. Или горных пастухов, черно-белый вариант действительности. Что-то такое было в этом сне симпатичное. События, в нем происходившие, приближались по симпатичности к тягучей, нудной симпатичной русской прозе, но с ощутимым восточным эдаким уклоном. По-моему, красный автобусик долго спускался по горному головокружительному серпантину и спустился наконец, вполне благополучно спустился. Я, Телелясов, никогда не был в горах и поэтому не знаю: боюсь ли я высоты, или высота меня боится. Возможно, что и боюсь, но я никогда не был в горах, на Кавказе не был, о чем вы знаете не хуже моего. И подробности сна я тоже не могу вспомнить, поэтому совершенно не исключено, что мне снилось совершенно иное, чем то, что мною сейчас только что вам сообщено. Знаю только, что сон был дневной, после неудачной поездки на вокзал для встречи поезда, который прибыл раньше, чем нужно, и все уже ушли, а я, Телелясов, промерз, как дикий, и возвратился несолоно хлебавши домой, тотчас лег в горячую ванну, а потом меня приняла в свои объятия постель, где я сладко выспался, никем не будимый по случаю ухода жены на государственную службу. Выспался с различными вышеописанными снами, которые, эти сны, с горечью замечу, какие-то деловитые, функциональные, реалистические. Гуманные. Туманные. Гуманоидные. Сны Телелясова призывают к миру во всем мире, к дружбе народов всех континентов, к разрядке призывают, велят заниматься спортом, жить в горах и участвовать в общественно-полезной деятельности. Нет, хорошие сны достались на этот раз Телелясову, безопасные сны, такие сны не стыдно и записать, такие сны не страшно и в художественное какое-нибудь произведение вставить... А то, бывало, такая пакость приснится, что и вспоминать стыдно, и записать на память нельзя, тем более что и криминал, наверное. Пока в башке эта дрянь копится, то она, наверное, не криминал, хоть бы что там тебе не снилось, хоть самое, ну, как бы это сказать – инфернальное, такое, о чем и подумать страшно. Но вот попробуй-ка перенеси на бумагу сию инферналию, и это наверняка окажется какой-нибудь криминал. А может, и не окажется, потому что я слаб в правовых вопросах, а народный университет правовой культуры у нас в районе временно закрыли, преподаватель Лихтенштейн уехал...

Так разобрался с грезами наш Телелясов, а еще его вдруг осенило...

Да что же это такое со мной происходит? Отчего это я все иду, иду, иду и никак не могу добраться до необходимого мне по случаю жизненных реалий магазина «Свет»? Может, это все со мной не в один отрезок времени происходит? Может, это я несколько раз иду в магазин «Свет» и никак не могу туда добраться? Но не есть ли это кафкианство или, допустим, братьестругианство? Нет, это не есть кафкианство и прочий излом, а есть и будет полный зрелый реализм, даже чуть-чуть перезрелый, может лопнуть, брызнув красным соком. Реализм – то магазин закрыт, то встретил на выходе из метро товарища и напился с ним, как свинья, то денег по ошибке не захватил, то нужных лампочек не было, то зашел и, пораженный обилием товаров, забыл, зачем пришел, и по ошибке купил пылесос...

Очень заманчиво объяснить происходящее с Телелясовым именно таким вот образом, но я так не сделаю, так как...

Так как человек просто идет. Абстрактно, что ли? Нет, не абстрактно, а просто, то есть – реалистически. Он просто идет в магазин «Свет». Идет в первый и последний раз. В магазин «Свет» не ходят по многу раз, в магазин «Свет» всегда идут в первый и последний раз и оттуда уже не возвращаются. Не надо дрожать над повествованием, как над драгоценной амфорой, не надо беллетризировать действительность. Зыбкая грань между псевдоформализмом и псевдонатурализмом прекрасна, как прекрасна пошлость, как прекрасен самый идиотский пассаж из учебника по литературе...

...Славянская приторная сентиментальность, оборачивающаяся жестокостью и насилием. Жизнь на миру и «я лучше знаю, что нужно тебе». Мой персонаж, как это уже стало понятно, отнюдь не мыслитель и не философ, но он готов подтвердить вышеуказанную мысль примером из своей обыденной жизни.

Ситуация: старый друг приезжает на один – да на один ли? – день. Разнюнившийся персонаж желает объединить необъединимое. В результате скандал, вопли, крики, объяснения.