Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник)

Река, гипотетически принятая мной за Тихий Дон имени Шолохова, действительно оказалась Доном (тихим, он действительно оказался тихим, как тиха, например, речка Кача, что течет на моей родине в блатном районе сибирского города К. мимо мясокомбината через Татарскую слободку). Осень глушит все, лета как не бывало: миновали Ростов, мелькнуло тусклое Азовское море. Любуйся, Ферфичкин, вот она, станция Таганрог-1! Здесь русские ходят в меховых шапках и приплясывают от холода джинсовые кавказские юноши.

Вспомнил: недавно в Москве один человек мне сказал: «Вас, если не ошибаюсь, зовут Женя?» – «Нет, – ответил я, – вы ошибаетесь, дорогой друг! Женей меня звали лет десять – двадцать назад, когда у меня все было впереди, а теперь я сменил имя, и меня зовут Евгением Анатольевичем, у меня теперь лысина вполголовы и кривая борода...» Не понял, обиделся, посмотрел со значением. Интересно, он действительно обиделся, как ты думаешь, Ферфичкин, или легкая гримаса эта являлась следствием указанной быстротечности жизни? Мне интересно твое мнение, потому что сам я не знаю... Не знаю... Не знаю... Знаю, что вот подъезжаем к станции Иловайская, потому что Амвросиевку уже проехали, а Краснодар был ночью. Вчера, в 8 вечера, выехали из Туапсе, в 22 часа поезд миновал темную Фанагорийскую («Молодцы, фанагорийцы!» – сказал государь император, не помню какой по счету и имени. Может, ты помнишь?). А теперь, значит, Дон. Тихий Дон. По Тихому Дону гуляет казак молодой... Разин Степ. Тим., 1671, казнен... Каледин Ал. Макс., 1918, застрелился... Местность зажиточная, но явно скупая. Казаки продают на станциях роскошные арбузы по цене 3 рубля штука... Так нельзя... товарищи трудовые казаки, ибо «все мы – братья, но наш отец, видите ли, ушел в море» (Ш.Андерсон). Едут по вашей дороге москвичи и прочие кацапы, в частности я, Евгений Анатольевич, уроженец города К., что стоит на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, а денег у нас меньше, чем у вас, и вы должны входить в наше положение. Ведь даже дружественные кавказские народы: абхазы, аджарцы, адыгейцы, армяне, балкарцы, греки, грузины, евреи, имеретинцы, ингуши, кабардинцы, карачаевцы, корейцы, лаки, персы, сваны, китайцы торгуют дешевле, чем вы, наши братья по крови и вере. Нехорошо, нехорошо, нехорошо...

А впрочем – чего уж там, Ферфичкин! Меловые откосы. Осенние леса – живопись, переходящая в графику. Палевый, желтый дуба лист, скрючившись, по земле носится. Плакучая ива – зелена. Южные растения – зеленые, северные – желтые. Ты, часом, не знаешь, как в данную секунду поживают другие регионы Державы? Средняя Азия, Урал, Сибирь, Дальний Восток, где есть остров Шикотан, о котором мне рассказывал коллега Горич, рыба чавыча и растение ипритка, дающее перемежающуюся лихорадку с большой амплитудой температур?..

А впрочем – чего уж там. Не сердись, Ферфичкин, но я и дальше буду болтать все, что в голову лезет, ибо больше мне теперь делать нечего. Однако для твоей ясности определюсь: еду в поезде Туапсе – Москва и думаю о копилке, которую я приобрел недавно на воронежском крытом рынке для племянницы Мани. Ай спенд мани фор Мания. Хи-хи-хи... Вот так каламбурище, оцени, друг... ну и прости мой нервный, неровный смех. Тоскливо, Ферфичкин...

Слушай: копилка сия являет собой крашеную гипсовую деву, пастушку. Высотой около 25 сантиметров, она сидит, расправив пышные юбки и держась коричневенькими ручками за круглые коленки. Алые губки ея приоткрыты, белые зубки блестят, яко жемчуг, зрачок – лукав. На голове – чепец со цветочками, и каждый цветочек гипсовый имеет свой отдельный имманентный колер, а все вместе стоит 5 рублей, ибо я сильно торговался с похмельным воронежским мужиком. В копилку сквозь прорезь приличную боковую будут бросаться монеты щедрой рукой, а когда нашей Манечке настанет пора идти замуж, копилка будет разбита точным ударом, и там обнаружится некая многолетняя сумма, если, конечно, опять не будет денежной реформы, как тогда, в каком же это году? – в 1947-м? 1961-м?.. в 1947-м и 1961-м...

Еду, еду, еду... Шлю из грязного вагона слова привета тебе, дорогой мой!.. «Оставил я вас, милые мои...» Эрудит, умница, ты, конечно же, догадался, Ферфичкин, откуда эта цитата, и для тебя не является секретом, что все вышеописанное является хитрым зачином моих посланий к тебе, а лично сам я реально возвращаюсь из кавказской командировки, закончив ее ударным перевыполнением плана на 235%...

...где в свободное от напряженнейшей работы время плавал в море, грыз экзотические орехи, кушал южные фрукты, овощи. За все это теперь расплачиваюсь, трясясь в разбитом вагоне: дует из окошек, дверей, с потолка и пола. А ведь я еду на Север, господа!.. О злая печаль, почто ты овладела командированным! Лишь мысль о встрече с горячо любимой женой греет мою замерзающую душу! За окном проносятся чужие земли, где стоят украинцы и, глядя вслед уходящему поезду, кажут нам фиги (инжир). Кореец Цой, директор совхоза, заключил договор, но не подписал его, что обнаружилось только в дороге, и мне теперь нагорит от начальства, но этот сюжет уже эксплуатировался литературой, ты помнишь, Ферфичкин?.. В тамбуре пьяный гражданин хвалит двух смешливых юношей за то, что грузины – дружный народ, чисто живут и богатые. Но и русских просит не обижать. Юноши обещают. Не иронизирую, Ферфичкин, это действительно яркий, убедительный образец, хороший, поучительный пример для молодежи! Немного вкусного пейзажа: туапсинская бухта дивно красива на фоне уходящего в Турцию солнца, особенно если выпьешь на пирсе вина «Анапа», 1 рубль 80 копеек бутылка (0,75 литра), крепость 19°. Красивое крепленое вино, усмехаешься ты. Жаль, что тебя не было с нами, усмехнусь я. В этом городе у нас появилось бы много новых друзей – моряки, железнодорожники, продавцы, милиционеры. Нам бы пришлось очень много работать. Мы бы ели хачапури, запивая этот сырный пирог «Анапой». «Глупо жалеть о том, чего у нас не было», – ответишь ты, и я не стану возражать.

Я только скажу, что «Письма русского путешественника» господина Н.Карамзина – это умное, полезное чтение для расширения горизонтов мироощущения с целью сохранения культурной ауры!.. Действенное чтение... Солнышко заходит. Солнышко заходит, степь лучится, гражданин в тамбуре кричит, что он – русский, запорожских просторов семя, сын Тараса Бульбы. Остап? Андрий? Вот и Воронеж, улицы его прямые, полные стройных зданий. И тут жил Мандельштам, и там жил Мандельштам, и здесь нет Мандельштама, и нигде нет Maндельштама, говорит мне Наталья Евгеньевна Ш., красивая женщина шестидесяти лет. Она собирается варить зеленые щи, мы идем с ней на знаменитый воронежский крытый рынок, где бочки скатывают в подвал по цементному наклонному полу и в сумрачных залах торгуют всем, что есть, по бешеным ценам... Редиска, укропчик, петрушечка, лучок, капустка... Поодаль торчит похмельный воронежский мужик и тоскливо надзирает свой гипсовый товар: В.Теркина, И.Сталина и вышеописанную копилку, приобретенную в дальнейшем для Мани. Я в копилку тотчас влюбляюсь и подхожу осведомиться о цене. «Десять! – твердо отвечает мужик плавающим голосом. – Восемь», – поправляется он. Я не успеваю шагнуть в сторону, как он тут же продает мне копилку за 5 рублей и уже хлопочет, упаковывая, наставляет, как обращаться, чтобы не разбился хрупкий предмет. «Это – китч», – смущенно поясняю я, но Наталья Евгеньевна не слышит меня. Она думает об Осипе Мандельштаме, освятившем ее жизнь. Славная, славная Наталья Евгеньевна!.. Эх, Ферфичкин, эх, Осип Эмильевич, эх... чего там, все равно...