Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла

Однако, на этот раз Джим Уильямс не был склонен к подобным экстравагантностям. Более того, на этот раз он разрешил киношникам воспользоваться своим домом – установить в нем аппаратуру и занавесить окна кружевными занавесками, чтобы придать Мерсер-хауз сходство с бостонским домом середины шестидесятых годов прошлого века. Несколько ранее Уильямс и продюсер сидели в кабинете Джима и за мадерой и сигарой договаривались об оплате. Продюсер предложил 10000 долларов, на что Уильямс с улыбкой ответил: «Восемь лет назад в этой комнате я застрелил человека. Он стоял как раз на том самом месте, где сейчас сидите вы. Через пару месяцев состоится четвертый процесс по моему делу, а у моих адвокатов очень высокие запросы. Поэтому пусть будет двадцать пять тысяч долларов и по рукам».

Юридические баталии по поводу четвертого судебного разбирательства дела об убийстве Джимом Уильямсом Дэнни Хэнсфорда продлились почти два года. Сонни Зейлер просил суд воздержаться от повторного разбирательства, поскольку оно ставило под двойной удар его подзащитного. Однако, суд отклонил это ходатайство, равно как и апелляцию Зейлера. Лоутон подал также ходатайство о дисквалификации Зейлера и отстранении его от ведения дела. Сонни ответил таким же демаршем. Зейлер, ссылаясь на сокрытие улик Лоутоном, обвинял последнего в «процессуальных нарушениях высшей степени». Лоутон, в ответ, обвинил Зейлера «в небрежности, некомпетентности и неэтичном поведении». (Это обвинение было основано на убеждении Лоутона, что дружки Хэнсфорда были подкуплены Зейлером для дачи нужных защите показаний. Доказательств этих подозрений не имелось, также как нужды в них, поскольку обоих парней так и не вызывали в суд.) Оба ходатайства были, таким образом, отклонены. Четвертое разбирательство фактически началось.

Стороны были согласны только в одном: в Саванне невозможно найти людей, которые не имели бы своего, твердо устоявшегося мнения о деле и о тех суммах денег налогоплательщиков, какие израсходованы на проведение затянувшегося суда. Итак, в тот самый день, когда в Саванне начались съемки «Славы», Сонни Зейлер обратился в Верховный суд с ходатайством о переносе процесса в другой судебный округ. Зейлер был на сто процентов уверен, что на этот раз отказа не последует, и молил Бога только об одном – чтобы суд не назначили в каком-нибудь заповедном гнезде заскорузлых консерваторов.

В конце концов, честь проведения суда досталась Огасте. Спенсер Лоутон посчитал это своей победой, хотя Сонни не спешил с ним согласиться.

Второй из старейших городов Джорджии, Огаста, находится в 130 милях от устья реки Саванны, у подножья Аппалачских гор. Население города составляло 50 тысяч человек и распределялось по своему благосостоянию соответственно положению на склонах гор – чем выше состояние, тем выше и положение. На господствующих высотах в красивых домах жили богатые люди, которые играли в гольф в национальном гольф-клубе Огасты, родины ежегодного Турнира мастеров. У подножья, в тени бульваров, располагалось коммерческое ядро города и кварталы, заселенные представителями среднего класса. Дальше к югу город буквально погружался в обширные болота, где в трейлерах, неказистых домишках и просто лачугах жил рабочий класс Огасты и солдаты армейской базы в Форт-Гордоне. Еще южнее располагались леса, которые перерезала увековеченная Эрскином Колдуэллом Табачная дорога.

Так что были в Огасте как утонченные, так и грубые элементы, но когда дело дошло до отбора присяжных, то стало ясно, что жителей склонов гор и жителей болот объединяет одно – ни те, ни другие слыхом не слыхивали о Джиме Уильямсе.

Из Саванны для освещения процесса прибыли газетные репортеры и корреспонденты телевидения, но местные средства массовой информации попросту проигнорировали это событие. Не было ни аршинных заголовков, ни телевизионных сенсаций, которые прерывали бы обычные передачи, не было толпы на галерее зала суда.

Ежедневно, в течение двух недель присяжные – шесть мужчин и шесть женщин – спокойно собирались в здании суда графства Ричмонд, слушая и наблюдая, как разворачивается судебное расследование. Они были заинтересованы, даже несколько возбуждены, но все же оставались отчужденными от эмоциональной стороны дела. Мерсер-хауз во всей своей красе и великолепии являлся для них просто домом, фотографии которого они разглядывали; он не вписывался в ландшафт, что они видели ежедневно. Джим Уильямс не карабкался по социальной лестнице на их глазах – короче, он не был одним из них. Джим не вызывал у них восхищения, зависти или злобы, как это имело место в Саванне последние тридцать лет. Один из кандидатов в присяжные дал Сонни Зейлеру основание надеяться, что гомосексуальная тема не вызовет такой негативной реакции в Огасте, как в Саванне. Кандидат сказал во время интервью: «Я не гей, но ничего не имею против них, если они живут где-нибудь в другом месте».

С самого начала четвертого процесса Сонни Зейлер превратил каждое свое выступление в образчик высочайшего сценического искусства, сконцентрировав всю свою энергию на главном направлении – некомпетентности полиции. Когда детектив Джордан занял место свидетеля и показал, что надел мешки на руки Дэнни Хэнсфорда, Зейлер дал ему точно такой же мешок и ленту скотча с предложением запаковать его руку. Когда это было сделано, Сонни начал ходить по залу и вопрошать суд, возможно ли было в приемном отделении госпиталя не заметить на руке убитого столь большой предмет. Зейлер едко высмеял экспертов – свидетелей обвинения, уличив их в противоречивых показаниях. Особенно досталось в этом отношении доктору Ларри Говарду, директору криминалистической лаборатории штата. На одном процессе Говард утверждал, что Уильямс физически не мог произвести все выстрелы из-за стола; на следующем он же заявил, что это было вполне возможно. В разные моменты времени Говард утверждал, что стул Дэнни падал то вперед, то назад, то вбок. Зейлер, смеясь, размахивал памятной запиской, доказывавшей, как чиновники криминалистической лаборатории собирались скрыть от суда результаты анализа на продукты выстрела, если бы они противоречили их планам. «Если вы захотите доложить результаты анализа, то дайте нам знать, – писал один чиновник другому. – Большое жюри соберется на слушания 12 июня». – Они все играли свою игру, – негодовал Зейлер, – и это отвратительно. Они все жаждали осуждения и говорили друг другу: «Посмотрим, что покажут исследования на следы пороха. Если результаты нам помогут, мы их используем, если же нет, то мы о них просто забудем».

Зейлер понравился присяжным, и в конце первой недели процесса они называли его Мэтлоком по имени героя Энди Гриффита из популярного телесериала. То был хороший знак, и Сонни Зейлер понимал это. Несколько раз своими остроумными ремарками он вызывал смех у присяжных, и это тоже было хорошо, потому что, как сказал Зейлер: «… Обычно присяжные не склонны веселиться, если собираются отправить подсудимого в тюрьму».