Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла

– Я не буду его донимать, бэби.

– Хорошо, – смягчился Уильямс. – Я хочу, чтобы вы оба сосредоточились на одном – пусть миссис Тайо продолжает держать мою сторону. Я не хочу, чтобы ты или старик тратили драгоценную энергию впустую до тех пор, пока дело не будет сделано. Минерва значительно кивнула.

– И не беспокойся о трехстах долларах, считай, что они у тебя в кармане. Ты меня послушаешься?

Минерва засунула шесть долларов в сумку.

– Да, бэби, я тебя послушаюсь.

На третьем этаже здания окружного суда графства Чатем царила полнейшая неразбериха. В десять часов утра на двери кабинета судьи Оливера висел большой амбарный замок. К толпе зрителей присоединились шериф графства Митчелл и полдюжины его помощников. Шериф находился здесь в ожидании обвинительного вердикта – он и его люди должны были по подземному переходу препроводить Уильямса в тюрьму. Однако, замок на дверях судейской комнаты был явлением незаурядным – он означал, что начало заседания откладывается. Случилось что-то непредвиденное. А произошло вот что.

В семь часов утра Спенсеру Лоутону позвонил по телефону фельдшер со станции «скорой помощи» и сообщил, что в два тридцать пополуночи на станцию позвонила неизвестная женщина и задала вопрос, касающийся перестрелки, которая произошла между пожилым и молодым мужчинами. Она спросила, как долго будет сворачиваться кровь на руке человека? Как быстро умирает человек, если пуля попадает в аорту? Хотя женщина отказалась представиться, она сообщила, что является присяжной в жюри и единственная из всех считает Джима Уильямса невиновным, тогда как остальные думают, что речь идет о ссоре двух гомосексуалистов и что надо вынести обвинительный вердикт и разъезжаться по домам.

Лоутон немедленно позвонил судье Оливеру и потребовал исключить миссис Тайо из жюри за обсуждение на стороне вопросов, касающихся приговора и судебного процесса. Такое исключение автоматически привело бы к обвинительному вердикту. Зейлер, узнав о происшествии, настаивал на том, чтобы судья объявил процесс несостоявшимся ввиду неспособности присяжных прийти к единому мнению.

В десять часов утра, когда толпа, как растревоженный улей, гудела в коридорах суда, Оливер созвал экстренное заседание судебной палаты. В присутствии Лоутона, Зейлера, судейской стенографистки и фельдшера, судья по одному выкликал присяжных, которые под присягой должны были ответить на вопрос: звонили ли они фельдшеру. Все в один голос, включая и миссис Тайо, ответили отрицательно. Когда она выходила из кабинета, фельдшер признал, правда, что голос этой женщины показался ему знакомым.

Мнения среди зрителей, столпившихся в коридоре, касались трех равновероятных возможностей: миссис Тайо действительно звонила фельдшеру; ему звонил какой-то аноним, действуя в интересах следствия; фельдшер в сговоре с прокурорской стороной. Не получив нужного признания, судья Оливер открыл заседание суда и снова спросил присяжных, не звонил ли кто-нибудь из них фельдшеру на станцию «скорой помощи». Снова все ответили отрицательно. Миссис Тайо выглядела весьма подавленной и все время прижимала к губам носовой платок. Подойдя к старшине присяжных, женщина пожаловалась на то, что ночью у нее сильно болело сердце и она опасается сердечного приступа. Зейлер вновь потребовал признать суд несостоявшимся. Протест был отклонен, и присяжные, включая миссис Тайо, направились в совещательную комнату.

Надеясь на скорые новости, Уильямс тоже вышел в коридор и стал ждать. В дальнем конце коридора сидела Минерва. Джим подошел к ней и встал рядом. Женщина заговорила так, словно пребывала в трансе.

– Прошлой ночью я взяла зубы старика и закопала их во дворе той леди, как ты велел.

– Они действительно хотели все испортить, – сказал Уильямс. – Сварганили какую-то историю и хотели исключить женщину из жюри.

– Они, точно, только на это и надеялись, – поддакнула женщина, – потому что она не поменяла мнения. Это правда, я не вру. Старик сам занялся этим делом, да. И после полуночи мы с Делией тоже поработали с окружным прокурором и судьей – немножко их перекособочили.

Джим улыбнулся. – Ты поставила на тот номер, который я тебе дал?

– Нет, я была слишком занята.

Около полудня судья Оливер вызвал присяжных в зал и спросил, приблизились ли они к вынесению вердикта. Дело, однако, не сдвинулось с мертвой точки. Оливер неохотно стукнул молотком по столу, объявил суд несостоявшимся вследствие несогласия присяжных между собой и закрыл судебное заседание. Среди возникшего шума раздался голос Лоутона, который обращался к судье:

– Ваша честь, я прошу занести в протокол мою просьбу к администрации суда как можно быстрее устроить повторное разбирательство.

Четвертое разбирательство явилось своеобразным рекордом. Джим Уильямс стал первым человеком в Джорджии, которого четыре раза судили за одно и то же убийство. Завсегдатай хохотал, бил себя по ляжкам и кричал, что матадор теперь ранен куда серьезнее, чем бык. У подъезда возле Лоутона сгрудились телерепортеры. Окружной прокурор, несмотря на понесенный ущерб, держался молодцом.

– После трех процессов, – говорил он, – счет 35:1 в пользу обвинения. Я уверен, что если нам удастся подобрать дееспособное и решительное жюри, то мы все-таки получим вердикт.

Пока Лоутон говорил, вокруг него собралась маленькая толпа. Минерва стояла с краю, по ее лицу блуждала счастливая улыбка – женщина держала в руке три хрустящих сотенных купюры.

Поздним вечером Уильямс потягивал мадеру и раунд за раундом играл в психологические кости. Серая тигровая кошка, впервые за два дня от души наевшаяся, мирно спала на коленях у хозяина. Джим прикинул, что третий процесс обошелся ему в четверть миллиона долларов.

– Насколько я понимаю, – заметил он, – из них только триста долларов оказались истраченными с пользой.

Лилиан Маклерой вышла на крыльцо своего дома, чтобы полить цветы и посмотреть, что творится на Монтрей-сквер. По площади расхаживали дамы в юбках с кринолинами, мужчины в сюртуках и одетые в синюю форму солдаты с ружьями на плечах. Яркое солнце меркло от клубов пыли – самосвалы вываливали на Булл-стрит груды земли, чтобы она выглядела, как немощеная улица девятнадцатого века. Панорама была ошеломляющая, тем более, что она как две капли воды походила на сцену, которую снимали здесь же, когда делали фильм об убийстве Авраама Линкольна. На этот раз фильм назывался «Слава» и рассказывал о создании первого негритянского полка в армии Соединенных Штатов во время Гражданской войны. Миссис Маклерой посмотрела на Мерсер-хауз, невольно ожидая увидеть свисающее с балкона полотнище со свастикой.