Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла

Зацепив парня пальцем за ремень, Шабли притянула блондина к себе и поцеловала в шею.

– Ничего страшного, бэби, если у тебя ничего не выйдет, – заверила она. – У нас теперь есть новый лимузин и шофер. Поздоровайся с ним.

– Привет, – улыбнулся Джефф, протягивая мне руку. – Ты поостерегись, а то Шабли начнет крутить тобой, как хочет, и тогда тебе туго придется. – Он обнял Шабли за талию.

Женщина оперлась подбородком о его плечо и заглянула в синие глаза друга.

– Ты созрел для ленча, бэби?

Джефф ласково сдавил ладонью попку Шабли.

– Я уже поел, – сказал он.

Она приникла к Джеффу всем телом.

– Ты же, знаешь, что ничего сегодня не ел, бэби!

– Я только починю мотор и сразу приду, честное слово. А ты иди домой.

Шабли повернулась ко мне, надув губки в притворной обиде.

– Мой мотор уже работает, бэби, но, ладно уж, я поем со своим новым шофером. – Она галантно взяла меня под руку. – Пойдем, малыш, составь мне компанию.

Я был настолько захвачен происходящим, что даже не смог пролепетать что-нибудь вроде вежливого отказа. Я сдался сразу и уже через несколько минут сидел в гостиной Шабли за тарелкой тунцового салата и стаканом кока-колы. Квартира оказалась светлой, просторной и удобно обставленной. Окно передней стены выходило на площадь, которая виднелась сквозь крону могучего дуба. На стене два эстампа с матадорами, на полу – ворсистый коврик. Из динамиков стереосистемы приглушенно звучал голос Ареты Франклин. Сидя на софе, Шабли смотрела в боковое окно на своего парня, который продолжал копаться в моторе.

– Мой бэби обращается со мной, как с богиней! – похвасталась Шабли. – Он оставляет во всех углах записочки, в которых признается, как он меня любит. А уж как он хорош под одеялом, я тебе и передать не могу. Чего только он не делает ради своей Куколки! – Шабли пальцем поболтала кусочек льда в своем стакане колы. – И знаешь, что интересно? Он ведь нормальный мужик, не гей. На него клюют и женщины и мужчины, но он смотрит только на женщин. Конечно, мои друзья говорят: «Ну какой же он нормальный, если спит с тобой?» А я отвечаю им: «Пока все идет так хорошо, я не буду его об этом спрашивать».

Она отхлебнула кока-колу и облизнула губы.

– Каким мужчинам ты нравишься? – спросил я.

– Это зависит от того, сколько времени прошло после гормонального укола. С ним и без него – это большая разница. Когда я на уколах, то ко мне тянутся настоящие мужики – те, у которых есть подруги, жены и дети. Когда я слезаю с уколов, то ко мне возвращается моя мужественность, и я начинаю чувствовать себя мальчишкой. В это время ко мне липнут геи. Во мне взыгрывает что-то такое, что обычно молчит. В такие моменты меня надо опасаться, потому что я клюю тогда на всех – и на мужчин и на женщин, я играю со всеми, даже с самыми отпетыми гомиками. Если я чувствую, что у них водятся денежки, то начинаю их подначивать и все такое. Вообще без уколов я могу стать настоящей сукой.

Произнося свой монолог, Шабли наклонилась вперед и поставила локти на колени. Мышцы ее напряглись, лицо окаменело – она стала похожа на готового к поединку боксера – сквозь призрачную женскую оболочку проклюнулся мужчина.

– Но потом я снова иду к доктору Мире, делаю гормональный укол и опять превращаюсь в женщину. Ко мне снова начинают приставать нормальные здоровые парни. – Она откинулась на спинку дивана. Лицо ее смягчилось, и передо мной снова была улыбающаяся Шабли, мальчик исчез.

– Я никогда не увеличиваю дозу гормонов, – сказала она. – Когда мне колют их слишком много, я никак не могу кончить. Поэтому временами я делаю перерыв и колюсь снова только для того, чтобы снять напряжение. Не люблю быть в постели бесчувственным бревном. Мне нужно столько гормонов, чтобы сохранить вид и чтобы груди были в порядке.

Шабли вышла в спальню и вскоре вернулась, неся с собой черное платье и сигарный ящик, набитый разноцветным бисером.

– Ты не будешь против, если я немного пошью, мой сладкий? – Она нанизала на нитку бисер и пришила его к платью. – Девочка должна сверкать!

Шабли встряхнула платье – сотни бисеринок, переливаясь, заблестели в лучах света. Она нашила еще несколько ниток, потом критически осмотрела свою работу.

– Ты никогда не надевал женское платье? – вдруг спросила она.

– Нет.

– И никогда не хотелось? – Нет.

– А я, мой сладкий, никогда не хотела носить ничего другого! Я так давно ношу женские платья, что даже не знаю размеров своей мужской одежды. Я бросила носить ее, когда мне стукнуло шестнадцать. Вот тогда-то я стала пользоваться косметикой, носить маленькие сережки и носить слаксы и блузки. Для меня это было вполне естественно. Я всегда выглядела женоподобно – в школе меня дразнили сестренкой, гомиком и девчонкой. Но я никогда не хотела ничего скрывать и не стеснялась, что мне нравится женская одежда.

– А как отнеслась к этому твоя семья? – Мои отец и мать развелись, когда мне было пять лет. Я воспитывалась с матерью, а к отцу ездила каждое лето на каникулы. Он жил на севере. Отец ненавидел меня за мои склонности, и все мои родственники с той стороны тоже. Когда он умер, я приехала на похороны в платье и под руку с белым парнем. Они были потрясены, да что там говорить, они просто пришли в ужас. Особенно тетка. Она начала орать на меня в присутствии всех собравшихся, но я не осталась в долгу и предупредила ее, что, если она не заткнется, я расскажу ей про ее сына такое, что ей не очень понравится. Я не поддерживаю отношения с теми родственниками, мой сладкий. Я с ними не общаюсь. – Не общаешься?

– Да, я не имею с ними ничего общего. Я по ним не скучаю. Мама – другое дело. У нее в гостиной висит фотография, когда меня короновали, как Мисс Мира. Она всегда учила меня не брать в голову несущественное. У нее есть девиз, который мне очень нравится: «Побольше поплачешь, поменьше пописаешь». Вот такая у меня мама, она девочка что надо!

Шабли прибавила звук, взяла платье и, встав перед зеркалом, приложила его к себе, покачивая бедрами в такт Арете Франклин. Бисер звенел и искрился.

– Даа-а, мой сладкий! Когда бьют барабаны и переливается бисер! Да ты посмотри на него, бэби! Он же безупречен! – Она обернулась ко мне. – Так ты и правда уверен, что никогда не хотел носить женское платье?

– Да, уверен, – ответил я. – Но почему ты думаешь, что я хотел носить платья?

– Да ни почему. Но этого никогда нельзя сказать наверняка. Это-то я знаю точно, мой сладкий. Я ходила на нормальные вечеринки в Атланте, за которые мне платили по сотне долларов. Когда я появлялась, меня объявляли то как Тину Тернер, то как Донну Саммер, и я смешивалась с толпой гостей. Все, конечно, знали, что я не Тина и не Донна, что я просто королева-трансвестит, но я носила парики и была похожа на них. Но представлялась я всегда, как Шабли, прекрасно проводила время и могу то же самое сказать о гостях. Какие мужчины спрашивали у меня телефон, у-у! Я возвращалась домой в таком возбуждении! Через пару дней мне звонили и умоляли о свидании. Именно тогда я и узнала, что многие из них не прочь нарядиться в платья и колготки и пройтись на высоких каблуках!