Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла

Расставание Джо с баром «У Эммы» прошло совершенно полюбовно. Учитывая обстоятельства, можно даже сказать, что это был по-настоящему джентльменский поступок со стороны Джо. Дело в том, что как только кредиторы пронюхали о паевом участии Одома в пиано-баре Келли, они ринулись туда, как тараканы, из всех щелей, потрясая долговыми обязательствами и судебными повестками, подобно влиятельным клиентам лопнувшего банка. Джо стал обузой для Эммы и отказался от своей доли владения баром, взяв в аренду складское помещение на Бэй-стрит. При этом не было никакой уверенности, что кредиторы не придут по новому адресу, и, когда Джо спрашивали об этом, он только неопределенно пожимал плечами.

Но это было не все. Пока шла отделка помещения нового бара, Мэнди и Джо выселили из дома 101 по Оглторп-авеню за неуплату денег за аренду, что вовсе не повергло парочку в уныние – через несколько дней они переехали в белый деревянный дом на Пуласки-сквер, в нескольких кварталах от Оглторп-авеню. Вслед за Джо по новому адресу переместилась вся его обстановка и туристические автобусы. Единственными людьми в городе, которые ни сном ни духом не ведали, куда переехал Джо, были владельцы его нового жилища, выехавшие из Саванны, и агент по недвижимости Джон Торсен, показавший этот дом Джо. Одом прикинулся, что не решил, стоит ли поселяться в пустующее жилище, на которое навел его Торсен, и заявил, что не будет спешить. Агент удовлетворился этими словами и на следующий день отбыл на полгода в Англию, а еще через день в дом въехал Джо с мебелью, картинами, роялем и всем прочим антуражем. Одом был большой специалист по захвату пустующих помещений, но тогда этого еще никто не знал.

В конце первой недели Джо уже принимал автобусные экскурсии с неизменным ленчем, получая по три доллара с головы. Туристов он приветствовал слегка измененной версией обычной речи, которой он встречал гостей в своих предыдущих домах: «Добрый день! Меня зовут Джо Одом, я специалист по налогам, брокер по недвижимости и пианист. Я живу в этом доме, построенном в тысяча восемьсот сорок втором году Фрэнсисом Бартоу, генералом Конфедерации, погибшим во время войны, которую мы до сих пор называем агрессией Севера. Вы можете свободно ходить по зданию и чувствовать себя здесь, как дома, но у меня есть одна просьба: если вы увидите закрытую дверь, то не открывайте ее – вы можете обнаружить в комнате, куда войдете, грязные носки или неубранную постель, а в ней, чего доброго, кто-нибудь спит».

Мэнди спустилась на пол. На ней было надето прямое, длинное, расшитое бисером платье с глубоким вырезом. Увешанную каменьями головную повязку украшало павлинье перо. По замыслу Мэнди такой наряд соответствовал духу девяностых годов прошлого века.

– Как я выгляжу? – спросила Мэнди, опершись на рояль в немыслимо сексуальной позе.

– Потрясающе, – ответил Джо.

– Тогда женись на мне, – предложила Мэнди.

Вместо ответа Джо поцеловал свою подругу и вернулся к выписке чеков. Один чек он вручил монтеру, второй – плотнику, а третий – главному подрядчику. Покончив с формальностями, мужчины некоторое время весело болтали, словно все они были уверены, что эти чеки чего-то стоят.

Когда рабочие ушли, к Джо подошел чернокожий старик, опиравшийся на палочку. Он суетился в баре весь день, готовя кофе для рабочих и подметая помещение.

– Мое время вышло, мистер Одом, – произнес он, бросив красноречивый взгляд на чековую книжку.

Джо отрицательно покачал головой. – Ах, Честер, не морочь себе голову этой глупостью. Всегда требуй наличные, если не хочешь остаться в дураках.

Джо достал из кармана бумажник, вытащил оттуда единственную двадцатку и вручил ее старику. Тот поблагодарил Джо и заковылял к выходу.

– Ладно, а теперь поговорим о той публике, с которой вы тут путаетесь, – заговорил Джо, снова обратив на меня внимание.

– Не знаю, что и сказать, – пробормотал я. – В общем, мне нравятся люди, с которыми я познакомился здесь, в Саванне. Но машину мне, конечно, надо поменять.

– Значит, не все еще потеряно, – облегченно вздохнул Джо и прикурил сигару. – Дело в том, что мы с Мэнди собираемся снять виллу с бассейном в Голливуде, когда там начнут снимать фильм по вашей книге. Но, судя по всему, дело идет к тому, что вместе с нами будет сниматься всякая шваль, а этого никак нельзя допустить.

– А кого бы вы предпочли? – поинтересовался я. – Мэра?

– Господи, только не это, – простонал Джо и на мгновение задумался. – У меня в доме живет одна женщина, которая, возможно, вас заинтересует. Она ведет колонку сексопатолога в журнале «Пентхауз». – Джо выжидательно посмотрел на меня. – Нет? Все ясно, значит, нет.

Я вытащил из кармана листок бумаги со своими пометками.

– Уж коли об этом зашла речь, – проговорил я, – то могу вас порадовать. Я решил расширить круг знакомств. Посмотрите, вероятно, вы одобрите мой выбор.

Я отдал Джо листок, на котором значилось: «Джим Уильямс, Мерсер-хауз, 429, Булл-стрит, вторник, 18.30».

Одом многозначительно покачал головой, словно ювелир, которому попал в руки редчайший камень.

– Ну вот! – сказал он. – Это лучше. Гораздо лучше. Джим Уильямс – звезда первой величины. Он блистателен, сумел добиться успеха, им восхищаются. Он немного надменен, но богат, очень богат, да и на дом его стоит посмотреть.

Вот так случилось, что я провел тот необыкновенный вечер в Мерсер-хауз в компании Джима Уильямса, его безделушек от Фаберже, его органа, портретов, нацистского знамени, психологических костей и взбалмошного юного Дэнни Хэнсфорда.

– Ну, и что вы об этом скажете? – спросил Джо, когда я вскоре после своего визита заехал в «Милую Джорджию».

– Скажу, что встретил там того молодого человека, которого вы обнаружили в своей постели, – ответил я. – Да, да, того самого – с татуировками и «Твою мать!» на футболке. Этот парень работает у Уильямса.

– Так вот кто это, – протянул Джо. – Должно быть, это тот тип, который гоняет на «камаро» и всегда паркуется у «Мерсер-хауз». У этого парня машина с форсированным двигателем, и он так лихо закручивает виражи на площадях, словно они – его собственная трасса «Формулы-1».

Между тем Дэнни Хэнсфорд был абсолютно неизвестен большинству обитателей площади Монтрей, для них он оставался некой безымянной личностью, которая периодически входит в Мерсер-хауз и выходит из него, садится в черную «камаро» и рвет с места так, что шины с визгом прокручиваются по мостовой. Одной из немногих жительниц площади, которые лично знали Дэнни, была студентка по имени Коринна, обитавшая на верхнем этаже дома на Монтрей. Коринна отличалась нежной белой кожей и копной золотисто-каштановых волос. Она сама шила себе одежду, выгодно подчеркивавшую ее главные прелести – грудь и ягодицы. Коринна регулярно завтракала у Клэри и не стеснялась признаваться, что знакома с Дэнни Хэнсфордом. «Это ходячий кусок секса», – говорила она мне.