Валерий Зеленогорский - ULTRAмарин

На дне рождения в сорок лет он собрал двести пятьдесят человек и устроил праздник. Все, у кого играет очко, сорок лет не отмечают, боятся. Он никого не боялся и отметил с присущим ему размахом и фантазией.

Он захотел спеть дуэтом со звездами самые трудные и сложные песни – с Градским «Первый тайм», с Антоновым «Зеркало» и дуэтом с Ротару «Лаванду». Все номера имели успех, и никто из звезд не чувствовал себя неловко в дуэте с ТС.

Одна пара привела с собой подружку из Майами – русскую девочку из эмигрантской семьи.

Она совсем не знала новой русской жизни и таких людей не видела. Он запал на нее, даже перестал спать, пить и работать. Он даже перестал играть в карты – ему выпал джекпот.

Он завертел ее в карусели постоянного праздника, забросал подарками, пел ей сутками наяву и по телефону песни, не отпускал, переехал в президентский номер в «Национале», где, как гласит табличка, жили Ротшильд и Ленин, пока в Кремле делали ремонт.

Этот номер три месяца был штабом революции отдельно взятого человека, в нем вершилась история его любви к девушке, которая пока еще не любила, но в празднике участвовала – устоять перед его напором было невозможно.

Он окружил ее своими людьми – водитель, охрана, подружки и все ее знакомые и родственники стучали ему обо всех ее перемещениях и связях. Она была золотой рыбкой в его пруду, но не все его желания исполняла – не хотела. А он хотел – и сам стал золотой рыбкой для нее. Все, что он для нее делал, она принимала. Ее нельзя было купить, к чему он привык за много лет. В ее поведении не было позы, а он все бросал и бросал в ее кратер новые жертвы, но время извержения еще не пришло. Их яхта плавала из порта в порт, с карнавала на карнавал. На «Оскаре» он сидел в первом ряду, и его Золотую Рыбку даже перепутали на красной дорожке с Николь Кидман, в Париже, в «Ритце» на Вандомской площади, он постоянно жил в номере Коко Шанель и пел своей девочке песни. Персонал его не трогал. Когда в три часа ночи его песни разбудили Де Ниро, тот сам пришел попросить его сделать потише, но не успел произнести то, зачем пришел. Они пили с ТС до утра, и артист выучил до завтрака первый куплет «Прощайте скалистые горы».

Иногда девочка, раздавленная его натиском, сбегала от него в какой-нибудь мотель отдохнуть. Он поднимал всех на уши – спецслужбы, подруг и даже ее бывшего мальчика, которого купил за «субару», чтобы тот не омрачал своими глупостями его радость.

Она выбрасывала телефон, карточки и ключи от машины и пропадала. Больше чем на три дня ей спрятаться не удавалось, он возвращал ее, не понимая, почему она такая…

Год его осады завершился на Бали, где под одуряющий запах тропических цветов и три бутылки водки он вырвал у нее, что она согласна жить с ним в одном доме и готовиться к свадьбе, которую он задумал сыграть на борту нового «боинга» во всех часовых поясах и с кучей гостей.

Он заставил ее поклясться на могиле своего отца, пообещать, что она не сбежит и не бросит его никогда. Даже этот плохой театр с клятвами его не успокоил, он ждал чего-то – и дождался.

Воскресный вечер. Июльский зной затопил Москву. ТС сидел с друзьями на берегу пруда. Он заказал обед на всех, ждали Золотую Рыбку.

Она вышла из своей квартиры на Сивцем Вражке – тихой сонной улице, открыла дверцу своего «порше» и тут же была снесена вместе с дверцей битой тонированной «девяткой» с обдолбанными пацанами.

Все кончилось мгновенно. «Скорая помощь» зафиксировала смерть и отвезла тело в морг Первой градской.

План «Перехват» по горячим следам ничего не дал, ничего не дал и по холодным следам. Машина растворилась в гаражах Южного порта, пацаны срочно ушли в армию – и все.

За обедом подали горячее, и тут раздался звонок, который остановил время.

По последнему звонку с телефона Золотой Рыбки холодный голос сообщил адрес, где будет проходить опознание.

Как они летели по Ленинскому, он не помнил. Одна бутылка уже была вылита в себя и ничего не дала, голова взорвалась и не хотела собираться.

Влетели во двор и остановились возле кособокого домика. Рядом увидели машину ГИБДД.

ТС вышел из машины, охрана встала рядом. Офицер ГИБДД будничным голосом сказал, что произошло ДТП с летальным исходом.

ТС сорвал с груди крест и завыл – страшно и горько. У него забрали все. Потом он зашел в здание, вышел и поехал на дачу, где начался трехдневный кошмар. Похорон он не помнил, на отпевании в церкви не был, ночью перед похоронами зашел туда, где стоял гроб, и провел один всю ночь рядом с Золотой Рыбкой. Он справил по ней тризну один, и на похоронах его все равно что не было – он уже попрощался, не поняв до конца, что потерял.

Он запил, жестко и круглосуточно. Вокруг него всегда была куча людей, ненасытная рать желающих быть рядом. Жестких слов он никогда для них не жалел, но они терпели – им так было удобно.

Под горячую руку его горя попались и искренне любящие его. Им тоже досталось, он не жалел никого. Известно, что никто не любит, когда ему желают геенны огненной, но его можно было понять: требовать от человека в отчаянии сохранять приличия – глупо.

Постепенно вокруг него образовалась выжженная пустыня: только охрана, и всё. Все, кто еще вчера аплодировал ему, ушли в свои дела, отбежали на безопасное расстояние, боясь навлечь беду на свои семьи. Берегли свой покой, хотя на расстоянии жалели его и сокрушались о нем.

Иногда, проснувшись от пьяных слез, он лежал в пустом доме, упав где придется, и недоумевал, как могли люди, которых он любил, бросить его в такое время, когда ему так плохо. Он пытался понять, за что ему это, и не находил ответа.

Он решил уехать, перестать сидеть на кладбище, перестать искать виновников его горя. Все брали деньги, говорили, что найдут, но их не было. Он понял бессмысленность своей власти – до тех пор он считал, что за деньги можно поставить мир раком. Оказалось, два пьяных урода без плана и цели поставили раком его и поимели безнаказанно.

Он решил уехать, сил выбирать место не было. Он решил поступить фатально, дополз в кабинете до глобуса, чудесного полированного чуда, и крутанул его, как колесо рулетки, закрыл глаза и ткнул зажженной сигаретой в лакированную поверхность.

Юг Африки зажегся маяком, в кратере обожженного континента. Он прочитал: «Кейптаун». Ему сразу стало легче – далекий город звал его на всех тринадцати государственных языках народов, сбросивших недавно ярмо апартеида.

Собирался ТС недолго, вещей не брал – у него на вилле в Дубае был чемодан, и он улетел, никого не предупредив.

Дорога до Йоханнесбурга заняла с посадкой в Эмиратах 20 часов, которые пролетели, как и пять литров водки, со свистом.

Конечная цель – Дурбан.

Через час он сидел в своем бунгало на берегу Индийского океана и полоскал в нем ноги среди одуряющего запаха цветов гигантских размеров.