Валерий Зеленогорский - ULTRAмарин

Она ничего не читала, слушала свою музыку, которую Сергеев ненавидел, с ужимками и хохотом говорила по телефону с какими-то людьми – он не встревал. Оба были левшами, леворукий мир совсем особый, нечто инопланетное есть в этой группе землян, и их не надо переучивать, ломать под себя – это бесполезно.

Закончив с семьей, Сергеев перешел к попутчикам, решил идти хронологически.

Из школьных друзей он ни с кем связи не поддерживал, не ездил на вечера встреч – не знал, что им говорить и почему он должен встречаться с людьми, с которыми его связал городской отдел народного образования. Мы ведь не встречаемся с теми, кто лежал с нами в больнице или кружился в танце в доме отдыха. Время, проведенное вместе с человеком, вас ни к чему не обязывает. Бывшие жены и мужья не хотят друг друга видеть, забывают десятилетия, прожитые вместе, а одноклассники и сокурсники – это попутчики в поезде, который давно приехал. Сергеев считал, что все эти встречи учеников, выпускников, фронтовиков – это желание вернуться в прошлое – для тех, кто недоволен настоящим и считает, что в прошлом все было чисто и светло. На самом деле не совсем так чисто и совсем не светло, по-всякому было, если покопаться.

Детство своего Сергеев не любил, всегда хотел быть старше, не выносил ходить строем. Он желал заснуть и проснуться взрослым, а потом иметь возможность послать на хуй тех, кто считал, что по праву старшинства имеет право грузить его своими представлениями о жизни, вкусами и правилами.

Из глубокого детства он помнил лишь пионерку Леонову – первую любовь – и няньку из детского сада, которая расчесывала его кудри, а он сидел на ее круглых коленях и млел от счастья. Все остальное осталось тошнотворным воспоминанием, как пенка ячменного кофе и манная каша в комках в школьном буфете.

Леонову он пригласить не мог – девушки, за которыми он ухаживал, уже начали умирать, нянька, пьяная, на свадьбе у троюродной сестры погибла под колесами трактора.

Не мог он пригласить и Зубкова, вечного врага до восьмого класса. Маленький сын уборщицы Зубков немало выпил сергеевской крови, проходу не давал. По ночам Зубков ему снился, а днем гнобил, и так до восьмого класса, пока тот не ушел в ПТУ. Как-то сильно достал его Зубков, заколебал своей простотой, допек так, что Сергеев даже боксом пошел заниматься, чтобы одолеть врага, но Рокки из него не вышло, после второй тренировки спарринг-партнер запрещенным ударом ногой по яйцам посадил его на жопу.

Сергеев всегда зажмуривался, когда на дороге стоял Зубков: глаза закроешь – и вроде его нет. Потом, во взрослой жизни, он тоже зажмуривался, эта схема работала – закроешь глаза, заснешь, а утром вроде рассосалось, как когда-то с Зубковым.

В институте он тоже не сблизился с соратниками, не в Гарварде учился, где выпускники помнят друг друга и помогают членам своей корпорации. В их Институте транспорта между ним и остальными проходил Иордан. Пить в общежитии и играть в преферанс он не умел, в кружке линейной алгебры заниматься не мог по причинам прозаической неспособности к наукам, жил сбоку, как глубоко законспирированный на чрезвычайный случай агент, но случая не привелось, слава Богу.

Какое-то время его занимал КВН, особое развлечение для толстых девочек, которых никто не любит, и нервных мальчиков, не имеющих успехов в спорте и учебе. Юмор их был туземным, его любили только свои, быть звездой районного масштаба Сергееву было мало – его тянуло к взрослым, умным мужчинам и зрелым женщинам с высоким уровнем нервной деятельности.

Старший преподаватель кафедры сопротивления материалов стал его товарищем. Когда тебе двадцать, а другу тридцать пять – это существенная разница. Встретить такого человека – для юноши бесценный подарок. Многочасовые прогулки с разговорами обо всем, созвучность душ и понимание жизни в одном измерении – одни книги, одни фильмы, а главное, навигация старшего младшему без назидания и высокомерия.

Старший друг был женат, имел детей, но не имел кандидатской степени, необходимой, чтобы занять на кафедре важное и денежное кресло. Жена его пилила, создавала условия для научного творчества, а он запирался в кабинете и читал Дюма или спал, укрывшись газетой.

Жена находила его в этом бессовестном положении, стыдила, показывала на детей, которые умрут с голоду, когда его выпрут, он каялся и опять ничего не делал.

Его Сергеев тоже не сможет пригласить – за год до его смерти от ураганной онкологии они увиделись. К тому времени прошло тридцать лет, как они знакомы, но ничего не изменилось, контакт и понимание остались, только учитель стал желтее и суше. Он поделился радостью, что защитил в конце концов диссертацию за год до смерти, дети выросли, голод их миновал, жена успокоилась. Смерть настигла его сразу после защиты никому не нужной степени. Было понятно, почему он этого не делал раньше – не хотел умирать.

Они чудесно поговорили через тридцать лет, никаких недомолвок, никаких препятствий, как будто прошла неделя после каникул. Сергеев взял конверт с фамилией старшего друга и положил в стопку к ушедшим.

Женщин, которых он когда-то, казалось, любил, оказалось немного.

Одни растворились во времени, даже при напряжении мозга в попытках восстановить какие-либо детали прошлых страстей ничего не выходило – вспоминались какие-то обрывки или незначительные слова и картинки: от одной – бешеный взгляд при скандалах, от другой – потные подмышки и змеиные губы, от третьей – ничего, от четвертой – ужас и отчаяние при мысли, что мог бы жениться под воздействием страсти, принимаемой за любовь.

Насилуя память, Сергеев вернулся в 75-й год, когда он в первый раз изменил первой законной жене.

От первого брака осталось лучшее – только дочь, остальное – недоразумение. Когда через много лет анализируешь собственные мотивы и поступки, всегда удивляешься, как такое могло случиться с тобой, не тупым человеком, какой бес путает нас – ведь глаза видели. Откуда эта куриная слепота? Или ослепление настигает как кара за неведомые грехи?

Сергеев помнил два таких ослепления. Первое настигло после службы в армии. Он пришел в драной форме и с вшами, подхваченными в эшелоне, двадцать дней везшем его домой по просторам Родины. Когда-то в средней школе он читал про царскую армию, про вши, тиф и малярию. Оказавшись во вшивом вагоне с воинами Советской Армии в мирное время, он ошалел. Мама заставила его раздеться на лестнице перед квартирой, вспомнила свое военное прошлое, все сожгла в титане и ужаснулась телу сыночка в красных расчесах от вагонных насекомых.

Видимо, вши оказались заразными. После встречи с выпускником старшего курса он по его наколке пошел устраиваться в милицию на хлебное место – в отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.