Борис Карлов - Плагиат (Исповедь ненормального)

— А чего, — отмахивался Палыч, — через водку не заразно. — Если б ты, Витёк, с китаёзой… ну, любовь и дружба… тогда бы имел эту… типичную мнемонию. От её можно быстро коньки отбросить, за неделю. А со спидом жить можно, оно не заразное.

— Ты откуда знаешь? — проворчал Гусев.

— Так ведь вон оно, радио. Не в каменном веке живём. Опять же газеты, журналы на растопку…

— Слушай, Гусев, — сказал я, — если ты сдавал анализ, тебя уже ищут. Есть статья за распространение, если ты инфицирован.

— Мне официально не предъявляли.

— Как же ты узнал?

— Услышал. Открыл кабинет, они как раз обо мне говорили. Типа, Гусев Виктор Иванович, всё плохо, пиздец котёнку. Позвоните ему прямо сейчас… Я после этого домой уже и не заходил.

— Я тоже не заходил. Попали мы с тобой.

— Сравнил… Да я бы на твоём месте вообще не переживал. Уехал бы куда-нибудь, и всё по новой. Для Кварцхавы эти тридцать семь штук как для Палыча пузырь водки. Палыч, ты бы за пузырь водки убил человека?

— Не…

— А искал бы?

— Не, было уже. Уходили за бутылкой — и с концами.

— Вот так.

Гусев, ходячий мертвец, утешал меня здоровенького, и мне хотелось тоже сказать ему что-нибудь хорошее. Я разлил водку в кружки.

— Ты тоже… не очень переживай. И по десять и по двадцать лет живут. А за это время придумают… вакцину. Я где-то читал, что она уже вот-вот… скоро.

И Палыч тоже бубнил в этом роде, что будто бы читал или слышал по радио, и все трое понимали, что это ложь если и не во спасение, то во благо.

Выпив, мы бодрились и рассказывали смешное.

Дурея от водки и печного угара, не замечая смен дня и ночи, не следя за собой и зарастая щетиной, мы постепенно теряли связь с реальностью. А Палыч, который с нами жил как у Христа за пазухой, уже расписывал красоты летнего отдыха и осеннего грибного сезона.

Пару раз Гусев ездил на станцию звонить Берёзкиной. А она матерно его посылала и бросала трубку.

К концу недели у нас закончились деньги. Палыч заметно погрустнел. Мы собрали последние и устроили отвальную. Гусев вызвался поехать на станцию за выпивкой. Вернулся сияющий, как жених на свадьбе. Мы напились больше обычного, и он рассказал всё, как было после общаги на самом деле. И самое главное то, что он сам узнал только сегодня: Берёзкина проверялась, и у неё всё в порядке. Про свой СПИД Гусев ей ничего не сказал. Он мне признался, что твёрдо намерен застрелиться или как-нибудь ещё… И мы оба плакали.

На другой день, а это была суббота двадцатое марта, нас разбудил встревоженный хозяин. Я подумал, что лопнули трубы. Палыч ещё не успел опохмелится, борода его была всклокочена. Но угольная печка, огонь в которой он много лет поддерживал на автопилоте, исправно горела.

— Баба сюда какая-то идёт! — прохрипел он мне в лицо.

Я выглянул в окно и протрезвел. Схватил Гусева за воротник и тряхнул:

— Берёзкина идёт!

Гусев затравленно взглянул, зарылся в ватник и отвернулся к стене. Прятаться с головой под одеяло не лучший выход из положения. Но мне не хотелось принимать удар на себя, и я тоже притворился спящим.

Послышались голоса, дверь скрипнула. Палыч, видимо не желая быть свидетелем душераздирающей сцены, ускрипел по снегу куда-то в сторону корпусов. Двинулся стул, качнулся стол, звякнула неприбранная посуда. Забулькала жидкость, я напрягся. Чиркнула зажигалка, запахло дымом.

— Какой детский сад… — негромко проговорила Берёзкина.

Я резко обернулся и принял сидячее положение. Гусев вздрогнул всем телом, но не пошевелился. Кира, несомненно, только что выпила. Она курила и молча смотрела на меня. Мне сделалось страшно.

— Они уже знают, где я?..

— Нет, — проговорила Берёзкина.

— А ты… Что-то случилось?

— Случилось. Кажется, я его убила.

Гусев повернулся, в ту же секунду ему стало плохо, и он, зажавши рот рукой, выбежал блевать на снег. Мы сидели, не произнося ни звука, пока он не вернулся. Короткая мысль о том, что меня теперь некому убивать, успела прокрутиться в голове раз сто пятьдесят.

— Зачем?.. — выдавил из себя Гусев.

— Случайно. Он сказал, что застрелится и взвёл курок. А я толкнула под руку, и он выстрелил.

— Почему… застрелится?..

— Не знаю. Чтобы я с ним жила.

— Погоди, — сказал я, — а ты точно знаешь, что он умер?

— Ну конечно… Пистолет выстрелил ему в голову.

— Дай трубку.

Я набрал номер Кварцхавы и, после нескольких гудков, раздался его голос:

— Да. Говорите!

Это услышали все, и я надавил сброс.

— Результат положительный, — констатировал Гусев. — Кира, он живее всех живых. Шлёпнуть олигарха не так просто. И патроны у него наверняка были фальшивые… Можешь возвращаться.

— Холостые… — пробормотал я машинально, однако в голове у меня крутилось другое слово, произнесённое только что Гусевым. Я посмотрел на него внимательно и сказал очень серьёзно: — Вспомни точно и скажи мне слово в слово то, что ты услышал в кабинете врача.

— Врача?..

— Да, врача. По поводу результатов анализа твоей крови на СПИД.

— Я же говорил… Она сказала: «У Гусева результат отрицательный».

— Идиот! — прошептала Берёзкина.

— Что же это значит по-твоему? — сказал я спокойно, потому что сил давно уже не было.

— Ну, отрицательный… Плохой значит.

— Ты тоже можешь возвращаться, — устало заметила Берёзкина и налила водки себе в кружку. — Все можем возвращаться. Простит он эти деньги, я договорюсь…

На другой день, а это была суббота двадцатое марта, нас разбудил встревоженный хозяин. Я подумал, что лопнули трубы. Палыч ещё не успел опохмелится, борода его была всклокочена. Он был так напуган, что мы сразу протрезвели и прильнули к проталинам в мёрзлом окошке. Домик окружали какие-то люди с автоматами, вдалеке стоял чёрный автомобиль Кварцхавы. За тонированными стёклами не было видно, однако я был уверен, что он там и смотрит.

Гусев налил себе полную кружку. Звякнуло и разлетелось стекло, по каменному полу покатилась граната, другая, третья… Давясь и проливая, Гусев стал пить. Я зажал уши ладонями и зажмурился.

Барабанщик ударил по тарелке, всё стихло, раздались аплодисменты. Зюскевич снова откуда-то появился, заметно посвежевший. Наверное, проглотил какую-нибудь секретную таблетку. Он был в другом костюме и беспрестанно задавал идиотские вопросы.

Оркестр разошёлся на перерыв, на сцене начался шоу-балет под фонограмму. Гусев и Берёзкина приблизились с разных сторон к столику одновременно. События вдруг начали развиваться столь стремительно, что я, если бы имел на голове шапку, крепко бы за неё ухватился. Я уже ничему не удивлялся и ни о чём не задумывался.

— Фу, совсем запарилась, — Берёзкина осушила бокал минералки. — Где мои семнадцать лет… Миня! Ты же уехал!..