Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

Был ли у Авеля выбор после ТАКОГО? Ответ очевиден.

…Он покинул землянку и ушел из Валаама навсегда. Перебрался на материк и, переходя от монастыря к монастырю, жил, не находясь нигде подолгу. «Божий человек», «странник» – в русском языке, богатом, как ни один другой, есть множество определений жизни, которую выбрал для себя звавшийся когда-то Василием Васильевым, бывшим крепостным Льва Нарышкина. О девятилетнем периоде жизни Авеля с уверенностью можно рассказать не так много, как того хотелось бы, но – увы! – история не сочла нужным запечатлеть подробности его путешествий. О том времени известно лишь, что Авель некоторое время провел на юге России и, пройдя всю Малороссию от самого Харькова, очутился в Херсоне, где, познакомившись с одним очень набожным греческим купцом по имени Никодемос, на его корабле доплыл до Константинополя. Мечтою Авеля было посетить храм Софии – наивысшую для всякого православного святыню. Однако стоило ему войти внутрь, как случился с Авелем припадок. Инок упал, распластавшись на полу, в центре огромного храма и принялся столь громко и безутешно рыдать, что его даже хотели вывести, но Авель успокоился, встал и с безмерной скорбью произнес:

– Храм сей поруган и осквернен и потерян для мира христианского. Уже нельзя будет в нем молиться, и страдать будет сердце каждого, кто в вере Христовой пребывает, стоит войти ему в храм сей, сделавшийся домом для ересей магометанских.

Из Константинополя Авель направился в греческий Афон, где, получив келью, целый год прожил там, часто и подолгу беседуя с игуменом Афонского монастыря. Тот, пораженный глубиной знаний Авеля и признав в нем получившего откровения от самого Иоанна Богослова, просил русского монаха навсегда остаться в Афоне, но Авель лишь покачал головой:

– Не здесь мое служение. Вернуться надобно на Русь. Без нее и жизни нету, и Бога. Вам же прорицаю, что немало еще претерпите от янычар поганых, и множество святынь христианских будет ими истреблено. И будет война греков за Кипр – остров райский, и окропят его кровью, а позже разделят на две части, учинив между ними полосу с городами мертвыми и брошенными домами. И на одной половине магометане скалу оборотят в свой знак, чтобы было православным всегда напоминание и к ярости искушение.

…Война 1974 года между Турцией и Грецией за остров Кипр, предсказанная Авелем, унесла множество жизней с обеих сторон и разделила остров на две части. Турки, по великой злобе своей и непомерному чванству, на одном из горных склонов, видимых с греческой территории, вырубили и выжгли лес таким образом, что получился огромный турецкий флаг, и сейчас, подъезжая к Никосии – столице греческой части острова, в ясную погоду можно отчетливо видеть, на что способны турки. Тот, у кого поднялась рука беспричинно срубить дерево, не остановится и перед тем, чтобы ради забавы отрубить человеку голову…

В середине одна тысяча семьсот девяносто пятого года Авель вернулся в Россию и, дойдя до Астрахани, пустился в плавание по Волге, поднявшись вверх по реке на много сотен верст. Достигнув пределов северной Костромской губернии, он сошел на берег возле монастыря, воздвигнутого в честь Николая Чудотворца и прозванного в народе Бабайским. Здесь, в монастыре, Авель получил свое первое откровение. Как и наказал ему Иоанн Богослов, Авель немедленно сел за рукопись, и в середине января года одна тысяча семьсот девяносто шестого, после двадцати пяти бессонных ночей и тяжелейшего поста, он отнес свое сочинение настоятелю. Тот прочел и понял, что сходит с ума. В книге, написанной библейским слогом, да так искусно, что казалось, сам Богослов диктовал ее, Авель рассуждал о текущем царствовании государыни императрицы, кою бесстыдно именовал новой блудницею Вавилонской, и предсказывал ей скорую смерть от «удара лобного вследствие загустения крови».

Настоятель монастыря, попеременно хватаясь то за голову, то за сердце, закашлялся и долго не решался открыть воспаленные веки. Думал, что же ему теперь делать. Заставить эту тетрадь сжечь? А ну как тот напишет новую рукопись! По всему видать, что напишет: вон как глазищами-то сверкает, будто рад тому, что учинил. Не знает, чем все это для него обернется. Настоятель взглянул на Авеля и улыбнулся:

– Ты вот что. Ты давай-ка эту свою книгу от меня возьми. Мне сие и понять-то немыслимо, не то что уверовать в твои слова. Нет, постичь я не в силах. А ты поезжай к епископу нашему Павлу. Он сан имеет высокий, лоб чистый, взгляд пытливый. Ты, чай, писал-то не для того, чтоб с собою в гроб забрать?

– Как можно! Писал для того, чтобы предупредить мужей государственных и чтобы оные думали, что надлежит делать, поелику помрет от удара императрица и сделается смута возле престола царского. Да ведь ты читал, сам все помнишь!

Авель разволновался, стал размахивать руками, вскочил с табурета, но настоятель – вот добрая душа! – снова мирно улыбнулся и тихо, так, что Авель его еле услышал, произнес:

– Ты вот только пред тем, как епископу книгу-то показывать, в ней про блудницу Вавилонскую все-все вымарай. Сам знаю, что слаба наша немка по этой части и похотями своими известна, ан за такое тебе точно на дыбе оказаться должно станет. Того достаточно, что пророчествуешь ты о смерти ее, но это должен сделать ты с почтением, как бы в виде подношения скорбного, не от тебя, но от Бога исходящее. Христом Богом тебя прошу, вымарай!

Авель подумал и придвинул к себе чернильницу…

…Епископ Костромской Павел к «добрякам» явно не относился и в книге Авелевой, пусть даже и с вымаранной чернилами «резкостью», углядел ересь и крамолу, опасную для государства.

– А посиди-ка ты пока в остроге, доколе за тобою из столицы не приедут. Я им отпишу.

Авель попробовал возразить:

– Да почто меня в острог-то?!

Епископ взъярился:

– Ты что же это, а! Илией-пророком себя возомнил?! Али в святцы решил попасть?! Таков же и Лжедмитрий был, которым пушку набили да в сторону поляков стрельнули, чтоб всем им, собакам, в память было! – замахнулся посохом и что есть мочи огрел Авеля по голове. Тот без сознания упал.

Епископ позвал людей, повелел заточить Авеля в железо, покуда не заберут его отсюда те, кто подобными «пророками» обязан заниматься по долгу службы. Сам же, не откладывая дела в долгий ящик, велел заложить сани и поехал к губернатору. Поскольку губернатор был епископу Павлу равной по значению фигурой и отвечал за власть светскую, то епископа принял с почтением и очень внимательно и вдумчиво выслушал его рассказ о странном монахе, возомнившем себя пророком. Усадил епископа за стол, а сам быстро прочитал отмеченные Павлом в Авелевой книге места.

Губернатор был человеком искушенным, долго раздумывать не стал и на листе хорошей выбеленной бумаги (привезена из самой Германии, вот же умеют немцы бумагу делать!) вывел: «Его Высокопревосходительству генерал-прокурору Самойлову самолично прочесть». Затем немного поразмыслил и написал следующее: