Виктория Токарева - Пираты в далёких морях

— Прости меня, — попросила она. — Я больше не буду красить губы.

— Я не могу простить. Я поклялся здоровьем нашего ребёнка. Если я тебя прощу, бог накажет…

— У бога столько дел: времена года менять. Баланс в природе поддерживать. Думаешь, ему есть время слушать твои глупые клятвы?

Жена взяла Лодю за руку, и они пошли по коридору. Вошли в комнату и закрыли за собой дверь.

Я хотел было выйти из квартиры, но не знал, как обращаться с замками.

Я заглянул в дверной глазок. Была видна лестница и лифт, уменьшенный оптикой.

Я пошёл на кухню и сел на табуретку. Очень хотелось есть. На холодильнике лежала газета. Я раскрыл её, прочитал: «Производственное объединение „Кзыл-Ту“ приступило к серийному изготовлению оригинального термоса для хранения и транспортировки обеда из трех блюд…»

Я вернулся к входной двери и стал энергично орудовать с замками. В какой-то счастливый момент дверь раскрылась. Лестница и лифт явились мне в реальных размерах.

«Стандарт»… Тогда получится: «Подсчитано отдельно по номенклатуре и каждому стандарту». Не годится. Может быть, «индивидуальность». Но слово «индивидуальность» применяется только к одушевлённому предмету и не может быть применимо к единице оборудования. Например, моя индивидуальность состоит в отсутствии всякой индивидуальности. Индивидуальность Киры — в том, что она женщина. Главное в ней — это стихия женственности, которая от неё исходит и охватывает людей, зверей и даже неодушевлённые предметы. Когда она держит в руке, скажем, ложку, то это уже не просто ложка, а ложка плюс ещё что-то, весьма загадочное и вкрадчивое.

Все люди, которых я знаю, где-то работают, что-то делают, сеют разумное, доброе, вечное и по десять лет ходят в одном и том же пальто. Кира — ничего не сеет и одевается по завтрашней моде. У неё есть манера — опаздывать на час и на два. Но если бы Кира совсем забыла о свидании, я все равно ждал бы её — день, два, неделю — до тех пор, пока она не вышла бы из дома, скажем, за хлебом и не наткнулась на мою машину случайно.

Мимо машины прошли двое: женщина и девочка лет четырех. Глаза у женщины полны слез, а губы девочки упрямо поджаты.

— Это хамство, — обиженно проговорила женщина. — Хамство, и больше ничего!

— Ну и пусть! — ответила девочка.

Я смотрел им вслед. О! Как бы я хотел, чтобы эта была моя семья. Вернее, вместо жены — Кира. А в дочках могла бы остаться именно эта юная хамка.

Из подъезда вышла Кира. Я смотрю на неё, и у меня настроение как у мальчика, которого взяли в цирк.

Кира садится в машину. Спрашивает:

— Хочешь яблоко?

— Нет, — отказываюсь я. Потом вспоминаю душистую упругость антоновки и говорю: — Вообще-то хочу…

Кира достаёт из сумки два яблока: одно для себя, другое, поменьше, — для меня. При всем своём нежелании жить, она очень следит за своим здоровьем и не забывает о витаминах.

Я поднимаю очки на лоб и начинаю есть. Она искоса следит за мной, и я вижу, что ей все во мне не нравится.

— Может, пойти работать в штат? — раздумывает Кира.

— Ни в коем случае! — пугаюсь я, потому что не в состоянии совместить эти два понятия: Кира и штат.

Потом я думаю о том, что ежедневная служба дисциплинирует её, и говорю: — А может, тебе действительно пойти в штат…

— Ты когда-нибудь играл сам с собой в бадминтон?

— Как это? — не понимаю я.

— Ну вот ты бросаешь волан. Он летит и падает в траву.

Ты подходишь, поднимаешь, возвращаешься на исходную точку. Опять бьёшь ракеткой. Волан опять летит и падает в траву. Ты опять идёшь, опять подбираешь…

— К чему ты это?

— К тому, что беседа — это тоже игра. Приём и подача.

А ведь я одна разговариваю.

— Почему?

— Я спрашиваю: «Хочешь яблоко?» Ты говоришь:

«Нет», потом тут же говоришь: «Да». Я спрашиваю: «Идти работать?» Ты говоришь «нет», потом тут же говоришь «да». Ты что, дурак?

Я боюсь сказать «нет», а потом тут же сказать «да».

— Не знаю, — говорю я, — вообще, я всегда хорошо учился…

— Господи… — вздыхает Кира.

Я обижаюсь, но не показываю вида. Иначе она скажет:

«Никогда не страдай при женщине. Вот придёшь домой и страдай сколько хочешь».

Она злится и срывает на мне злость за то, что я — не тот, кто ей нужен. Ей нужен совершенно другой человек, а вместо него я. Со мной ей плохо, но без меня ещё хуже.

Без меня ей некому будет показывать свою злость и не на ком её срывать. У неё просто лопнет сердце.

Мы едем за город. Это называется у нас «по огородам». От основного шоссе идёт бетонная дорога, по которой никто не ездит и не ходит. Куда она ведёт? Откуда она возникла?

— Тебе надо родить, — советую я.

— От кого?

— От меня.

— Я не хочу от тебя. Ты некрасивый.

— Маленький я был очень хорошенький. Хочешь, карточку покажу?

Мы съезжаем с бетонной дороги и несёмся куда-то по кочкам, мимо избушек с курами и гусями. Высокий человек в серой кепке провожает нас глазами. Он видит, что нам весело, и ему хочется вместе с нами.

Здесь я даю ей в руки руль и учу её водить машину. Я учу её уже два месяца, и она обнаруживает явные способности.

Кира не собирается водить машину, и моё обучение не имеет никакой практической пользы. Просто она выходит ко мне из своей жизни в растерянности, в раздрызгах, а я её собираю. Я даю ей в руки руль, переключаю её внимание на движение, на скорость, на повороты, и она забывает обо всем остальном. Она крепко держит руль, глаза её горят, она похожа на девочку, играющую в лапту. Я люблю её вместе с её никчёмностью и хамством. Я могу отвезти её на самое синее море и научить водным лыжам. Я могу отдышать её, как замёрзшую птицу, и в ней не будет больше хамства отчаяния, а будет корректность человека, уверенного в своём завтрашнем дне. Я говорю:

— Выходи за меня замуж.

— Но я не люблю тебя.

Я знаю: она любит другого. Для меня это не новость, и все равно я чувствую, будто мне в грудь положили холодный брусок.

Кира смотрит на меня, и ей меня жаль.

— Ты понимаешь… Я люблю твоё ко мне отношение, но то, что у нас с тобой, это совсем не то.

— Ну да… я понимаю… Но почему вы с ним не поженитесь?

— Потому что он непорядочный человек. В нем нет стремления к порядку. Он предпочитает тотальный хаос отношений.

— Зачем же любить непорядочного человека?

— Он, конечно, бывает низок, как свинья. Но зато он бывает высок, как никто. Я знаю его звёздные часы. Это звёздный человек. Ты рядом с ним все равно что губная гармошка в сравнении с органом.

Я запираю машину, и мы идём в лес.

Какая красивая осень — прохладная и строгая. Берёзы нежные, ели значительные. Я углублён в себя и не замечаю этой красоты, но она проникает через глаза, через уши независимо от меня и наполняет тишиной и смирением.