Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 1

Джудит подумала, что мужчины — даже Эдвард — бывают порой необычайно черствыми. Эдвард всю свою жизнь приглашал друзей в Нанчерроу и совсем не задумывался о том, скольких хлопот стоил каждый из этих продолжительных визитов. Перед ней возник образ бедной Мэри Милливей, у которой и в лучшие времена хватало забот, а теперь еще на плечи тяжким грузом лег семейный кризис; и вот из-за Гаса Мэри придется взвалить на себя лишнее бремя: уведомить миссис Неттлбед, что в доме появится еще один едок; достать из бельевого шкафа чистое белье; отправить Джанет в одну из свободных комнат, чтобы та приготовила ее к приезду гостя; позаботиться о свежих полотенцах и мыле в ванной; проверить наличие вешалок в гардеробе и печенья в коробке на ночном столике.

— Может, мне все-таки следует приехать?

— Ни в коем случае. Я запрещаю тебе.

— Ну ладно. Но я так беспокоюсь за всех вас. Поцелуй за меня всех. Особенно твоего отца.

— Хорошо. Постарайся не волноваться.

— И тебе я шлю поцелуй.

— А я тебе ответный. — Она почувствовала по голосу, что он улыбается. — Пока, Джудит.

Темно-зеленая «лагонда», за рулем которой сидел Гас Каллендер, выехала из Оукхамптона, этого маленького, но с базаром городка, и стала с ревом взбираться по крутому склону холма, за которым раскинулись на плоскогорье сельские просторы. Было светлое, свежее августовское утро, и все вокруг — приятно новое и незнакомое: раньше он здесь никогда не бывал. Зеленели пастбища и золотились в лучах предосеннего солнца покрытые жнивьем поля. Вдали, за разделяющими поля живыми изгородями, виднелись шеренги старых вязов.

Вот уже два дня Гас был за рулем, он ехал не спеша, наслаждаясь свободой, которую дарит одиночество, и веселящим душу неукротимым рвением мощного мотора. («Лагонда» была куплена год назад на деньги, подаренные ему в двадцать первый день рождения — лучшего подарка он, пожалуй, не получал за всю жизнь.) Вырваться из дому, правда, оказалось не так-то легко: родители полагали, что после двухнедельного отдыха во Франции он рад будет провести остаток каникул с ними. Он пустился в объяснения, упрашивал и умасливал, обещая в скором времени вернуться; мать смирилась, мужественно помахав ему на прощание носовым платком, точно флажком. Вопреки всей своей решимости, на миг он ощутил нелепое чувство вины, но как только мать пропала из виду, мысли о ней сами собой улетучились у него из головы.

Из Дисайда он направился в Карлайл, оттуда взял курс на Глостер. Сейчас далекое путешествие было уже на исходе. После сырой Шотландии и хмурых центральных графств Англии он словно оказался в совершенно другом мире — в омытом солнцем краю идиллических пастухов. Вот с вершины высокого пригорка показался Дартмур — раскинувшиеся на многие мили холмы со скалистыми вершинами и болота, слегка меняющие окраску, когда по ним плавно катятся тени от пышных облаков, погоняемых западным ветром. Его взору предстали изогнутые линии косогоров, уходивших, казалось, в самое небо, изумрудная зелень топей, груды гранитных валунов, отшлифованные ветром в подобие доисторических и вместе с тем до странности модернистских скульптур. Все приковывало его взгляд художника, и руки тянулись к карандашу и кисти, хотелось тут же остановиться и попытаться хоть бегло запечатлеть эти места, этот свет.

Но он знал, что стоит ему остановиться, и он не сдвинется с места до самой ночи, а ведь его ожидают в Нанчерроу уже сегодня днем. Зарисовки подождут. Он вспомнил Францию и тот холст, на котором изобразил восхитительную виллу Битов, и стал напевать французскую песню, которая навсегда останется лейтмотивом этих каникул — они столько раз слышали ее по радио и проигрывали на граммофоне, пока загорали у пруда, посиживали вечерком на веранде с бокалами вина, наблюдая, как солнце скрывается за горами на юге и зажигаются один за другим огни деревни Силланс, блестками разукрашивая склон холма, словно сверкающие игрушки — темную рождественскую елку.

Море

Пенным валом играет,

Серебро рассыпая.

Море

Множит блики, шутя,

Под пологом дождя.

Лонстон. Гас припомнил маленький мост и понял, что уже пересек границу двух графств. Вот он и в Корнуолле. Впереди лежали пустынные просторы Бодмин-Мура, по пути находился паб «Ямайка», на часах — половина двенадцатого. С минуту он пребывал в нерешительности, раздумывая, не остановиться ли здесь, чтобы выпить и подкрепиться, потом отказался от этой затеи — лучше поскорей добраться до Труро. Дорога впереди была пуста. Он поддал газу и позволил себе насладиться порывом непривычного, несвойственного ему бурного восторга.

Море…

В искрах пенной отваги —

То барашек, то ангел…

Море — пастырь извечный

Синевы бесконечной.

Труро дремал себе на полуденном солнце в долине. Подъехав ближе, Гас разглядел шпиль собора, серебристый блеск реки с деревьями по берегам. Въехал в город, на широкую главную улицу, припарковался у «Красного льва», зашел внутрь, пробрался в бар гостиницы. Бар был темный, обшитый деревом, в прохладном воздухе висел пивной дух. Два-три немолодых посетителя сидели в зале с газетами в руках и трубками в зубах. Гас устроился прямо за стойкой и, заказав полпинты горького пива, спросил у бармена, нельзя ли тут чего-нибудь перекусить.

— Нет. Мы не готовим здесь еду, вам нужно подняться в столовую.

— Мне придется заказывать столик?

— Я извещу метрдотеля. Вы ведь один?

— Да.

Бармен поставил на стойку его полпинты.

— Путешествуете?

— Да, машина на улице.

— Издалека едете?

— В общем, да. Из Абердина.

— Абердин? Это ведь в Шотландии, верно? Серьезная поездочка. Сколько времени ушло на дорогу?

— Два дня.

— Вы проделали долгий путь. И далеко еще ехать?

— До конца, за Пензанс.

— Проехали через всю страну, из конца в конец.

— Вроде того.

— Живете в Шотландии, да?

— Да, там родился и вырос.

— Говорите вы без всякого акцента, если мне позволено будет заметить. Пару месяцев назад у нас останавливался один шотландец, из Глазго, так я не мог разобрать ни слова из того, что он говорил.

— Да , у них в Глазго мудреное произношение.

— Мудреное, это точно.

Зашла пара новых посетителей, бармен извинился и отошел, чтобы обслужить их. Оставшись в одиночестве, Гас нащупал пачку, вынул из нее сигарету и закурил. За баром позади полок, уставленных бутылками, стенка была зеркальной. Из-за бутылок, из темных прозрачных глубин, на него глянуло собственное отражение — угрюмый молодой человек, темноглазый, темноволосый, бледнокожий, чисто выбритый. Голубая хлопчатобумажная рубашка, на шее вместо галстука повязан носовой платок. Однако даже простота и непринужденность костюма были не в силах развеять образ мрачного малого. Чуть ли не обреченного.