Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 1

Поэтому их дорожки редко пересекались, хотя Гас, разумеется, видел Эдварда неоднократно, к примеру, в дальнем конце столовой колледжа во время праздников и официальных мероприятий, когда все студенты приглашались на торжественный ужин, или когда Эдвард с шумом катил мимо по Тринити-стрит в своем синем «триумфе», всякий раз — с одной или двумя хорошенькими пассажирками. Бывало, Гас мельком замечал Эдварда в толчее паба, где тот неизменно бывал душой шумной компании, которую обычно угощал выпивкой за свой счет. И при каждой такой встрече Гас поражался — всякий раз Эдвард казался более счастливым, уверенным в себе, щедрым, чем раньше. Первоначальная безотчетная антипатия (Гас не посмел бы признаться даже самому себе в том, что причиной ее была зависть) переросла в неприязнь, но природное благоразумие не давало ему обнаруживать свои чувства. Какой прок наживать себе врага, ведь он с этим парнем даже словом ни разу не перемолвился. Слишком уж Эдвард великолепен, хорош во всех отношениях — так хорош, что даже не верится. Должен же существовать хоть один изъян в этой безупречности, но не Гаса это дело выискивать его.

Так что он решил выкинуть все это из головы и сосредоточился на учебе. Но у капризной судьбы имелись свои планы. В летний триместр 1939 года Гаса Каллендера и Эдварда Кэри-Льюиса поселили на одной лестничной площадке в комнатах с общей миниатюрной кухней. Однажды под вечер, собираясь выпить чаю и уже поставив чайник на огонь, Гас услышал, как по лестнице взбежали чьи-то шаги и задержались у открытой двери в его комнату.

— Эй, привет! — окликнул незнакомый голос.

Он обернулся и увидел, что в дверях стоит Эдвард Кэри-Льюис — на лоб свисает прядь светлых волос, вокруг шеи обмотано длинное студенческое кашне.

— Привет.

— Ты Энгус Каллендер.

— Верно.

— Эдвард Кэри-Лыоис. Похоже, мы соседи. Как тебе квартирка?

— Ничего.

— Чаи гоняешь? — бессовестно намекнул новый знакомец.

— Да. Хочешь — присоединяйся.

— А пожевать у тебя что-нибудь найдется?

— Да, кекс с цукатами и орехами.

— Отлично, я умираю с голоду,

Эдвард вошел, они сели у открытого окна и стали пить чай, Гас выкурил сигарету, а Эдвард один съел почти весь кекс. Разговорились. Так… о всяких пустяках, но уже через пятнадцать минут Гас понял, что жестоко, абсолютно ошибался насчет Эдварда Кэри-Льюиса — тот не оказался ни снобом, ни глупцом. Непринужденные манеры и прямой, открытый взгляд голубых глаз были в нем совершенно естественными, в них не было ничего напускного, а его самоуверенность происходила не от утонченного воспитания, а от того, что он был сам себе хозяин и считал себя не лучше, но и не хуже любого из окружающих.

Когда заварочный чайник опустел, а кекс заметно уменьшился в размере, Эдвард поднялся со стула и стал осматриваться в жилище Гаса — читать названия на корешках книг, листать какой-то журнал.

— Мне нравится твой прикаминный коврик из тигриной шкуры.

— Купил в лавке старьевщика.

Теперь Эдвард разглядывал картины Гаса, переходя от одной к другой, словно посетитель на какой-нибудь выставке. — Премилая акварель. Что это за местность?

— Озерный край [60].

— У тебя тут целая коллекция. Ты все это купил?

— Нет, написал. Это мои работы.

Эдвард повернул голову и обратил на Гаса изумленный взгляд.

— Правда? Ты на редкость талантливый человек. И приятно сознавать, что если завалишь экзамен, то всегда сможешь добыть себе кусок хлеба живописью. — Он вернулся к осмотру. — А маслом пишешь?

— Да, иногда.

— И это тоже твоя работа?

— Нет, — сознался Гас. — Стыдно говорить об этом, но я вырезал ее из иллюстрированного журнала, еще когда учился в школе. Но мне она так нравится, что я всюду вожу ее с собой.

— Твое воображение поразила прелестная девушка или же скалы с морем?

— Я думаю, композиция в целом.

Живописный район гор и озер на сезеро-эападе Англии.

— И кто автор? — Лора Найт.

— Это Корнуолл, — заметил Эдвард.

— Да, я знаю. А как ты догадался?

— Море Корнуолла ни с чем не спутаешь.

— Ты хорошо знаешь Корнуолл? — нахмурился Гас.

— Надо думать. Ведь я там живу. И всегда жил. Это моя родина. Гас помолчал, потом проговорил:

—Удивительно…

— Что удивительно?

— Ничего, просто я всегда очень интересовался корнуолльскими художниками. Меня поражало, какое множество ярких талантов расцвело в этом отдаленном, окраинном месте и какой отклик получило их творчество.

— Я не знаток по этой части, но Ньюлин наводнен художниками, кишит ими как мышами. Целые колонии живописцев.

— Ты знаком с кем-нибудь из них? Эдвард покачал головой:

— Признаться, нет. В том, что касается искусства, я полный профан. У нас в Нанчерроу много картин со сценами охоты и мрачных семейных портретов. Ты знаешь, о чем я — предки с каменными лицами и собаками. — Он задумался и немного погодя добавил: — Вот разве что портрет моей матери, написанный де Ласло. Очаровательная вещь. Он висит над камином в гостиной. — Эдвард словно бы разом выдохся и показался совершенно измученным. Без всяких церемоний он зевнул во весь рот. — Господи, как я устал. Пойду приму ванну. Спасибо за чай. У тебя тут очень уютно. — Он неторопливым шагом направился к двери, открыл ее и снова обернулся: — Что ты делаешь сегодня вечером?

— Ничего особенного.

— Наша компания — я и еще несколько человек — едем на машине в Грантчестер посидеть в тамошнем пабе. Хочешь с нами?

— С удовольствием. Спасибо.

— Я постучусь к тебе примерно в четверть восьмого.

— Хорошо.

Эдвард улыбнулся:

— До встречи, Гас.

Гacy показалось, что он ослышался. Эдвард уже шагнул за порог.

— Как ты меня назвал?

— Гас.

— Почему?

— Мне как-то сразу подумалось, что ты — Гас. Я не представляю тебя Энгусом. У «Энгуса» должна быть копна рыжих волос, грубые башмаки с подошвами, похожими на танковые гусеницы, и широчайшие бриджи из оранжево-коричневого твида.

Гас не мог удержаться от смеха.

— Но-но, полегче, приятель! Я ведь родом из Абердина.

— Тогда, — ответил нимало не смутившийся Эдвард, — ты понял, о чем я говорю.

И с этой репликой он исчез, прикрыв за собой дверь.

Гас, Он — Гас. И таково было влияние Эдварда, что с этого самого вечера Энгус уже и помыслить не мог, что его зовут как-то иначе.

Внезапно он почувствовал, что страшно проголодался. Поднявшись в полупустую столовую гостиницы — ветхие, старомодные турецкие ковры, накрахмаленные белые скатерти на столах, гул приглушенных голосов и робкий стук ложек, ножей и вилок, — Гас не спеша съел суп, отварную говядину с морковью, «королевский пудинг», заплатил по счету и снова вышел на свежий воздух. Он побродил немного по мощеным тротуарам, пока не нашел книжную лавку, и купил там карту западного Корнуолла. Вернувшись, сел в машину, закурил и стал планировать свой маршрут. Эдвард дал ему по телефону кое-какие невнятные указания, но теперь, сообразуясь с картой, он решил, что только безнадежный кретин не найдет дорогу. Из Труро в Пензанс, потом по дороге вдоль побережья, ведущей на полуостров Лендс-Энд. Его палец прочертил по жесткой бумаге будущий путь и остановился на Роузмаллионе, отмеченном значками церкви и моста через реку. А вот и Нанчерроу, слово написано курсивом, подъездная аллея обозначена пунктирной линией, и крошечный значок — символ дома. Приятно было обнаружить его нанесенным на карту чьей-то добросовестной рукой, это придавало конечному пункту путешествия реальность, убедительно доказывало, что Нанчерроу — не просто случайно оброненное название и не плод воображения. Гас сложил карту и положил ее на сиденье сбоку, докурил сигарету, включил зажигание.