Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 1

Грезы настолько захватили Энгуса, что он почти ощутил на коже солнечное тепло и почувствовал запах моря и полевых цветов. Увы, это была всего лишь иллюзия. Он поднял глаза, поглядел через пустой класс в высокое окно, в стылое, зимнее небо центральной Англии. Детская мечта. Никогда не стать ему художником-профессионалом — он уже связал себя с физикой и математикой, нацелился на поступление в Кембриджский университет и распределен в соответствующий школьный поток.

Но слишком прекрасны, слишком дороги были эти мечты и фантазии, чтобы взять и просто отбросить их. Энгус достал свой перочинный ножик и аккуратно вырезал из журнала репродукцию. Положил в папку, где лежали некоторые из его собственных рисунков, и, борясь с угрызениями совести, тайно унес к себе. Когда-нибудь он наклеит ее на картонку, вставит в рамку, и неведомая девушка на корнуолльском морском берегу украсит собой одну из стен его кабинета.

В Рагби его опыт расширился и в других отношениях. Несмотря на свою замкнутость, мешающую сблизиться с кем-нибудь по-настоящему, он пользовался популярностью и нередко получал приглашения провести часть каникул у школьных товарищей — в загородных домах где-нибудь в Йоркшире, Уилтшире или Хэмпшире. Он любезно принимал приглашения, встречал радушный прием и умудрялся никак явным образом не оплошать и не нарушить правил хорошего тона.

— Так где ты живешь? — интересовалась чья-нибудь мама во время первого чаепития.

— В Шотландии.

— Счастливчик! Где именно?

— У моих родителей имение в Дисайде. — И пока она не начала расспрашивать о ловле лососевых, о красоте реки Ди, об охоте на тетеревов в полях, он спешил закрыть эту тему и просил у хозяйки еще имбирной коврижки. После чего, если везло, разговор обо всем этом не возобновлялся.

Возвращение домой после подобных визитов неизменно приносило разочарование. Горькая правда заключалась в том, что он интеллектуально и нравственно перерос своих престарелых родителей, ужасный дом давил на него, вызывая приступы клаустрофобии, однообразие бесконечно тянущегося дня нарушалось лишь продолжительными и скучными трапезами. Нежная заботливость матери его стесняла, а отцовская гордость и тот интерес, с которым он присматривался к сыну, были и того хуже.

Но в этом мраке случались и просветы. Когда Энгусу исполнилось семнадцать, судьба послала ему нежданный подарок (впрочем, в бочке меда нашлась и своя ложка дегтя). Судя по всему, в округе прослышали о том, что юный Каллендер, несмотря на явную невежественность своих родителей, не только хорош собой, но и вполне презентабелен, так что если у какой-нибудь гостеприимной хозяйки, устраивающей прием, обнаружится нехватка в молодых людях… Энгус начал получать тисненые на дорогой бумаге приглашения на различные светские увеселения, куда его родителям доступа не было, летние балы и вечеринки, где танцевали рил [58]; партнерши по танцам носили звучные имена типа леди Генриетта Макмиллан или достопочтенная [59]Камилла Стоукс. К тому времени он уже научился водить машину и послушно являлся на эти официальные мероприятия в громоздком отцовском «ровере», облаченный, как подобает, в полный национальный шотландский костюм, накрахмаленную белую рубашку и черный галстук. Частое посещение загородных домов Йоркшира, Уилтшира и Хэмпшира сослужило ему хорошую службу, и теперь он спокойно высиживал чинные многолюдные ужины, а потом танцевал за полночь — и все время улыбался, вежливый и предупредительный со всеми, с кем следует.

Однако все это смахивало на фарс. Энгус не питал иллюзий относительно своего происхождения и воспитания. Однажды он возвращался с одного из таких танцевальных вечеров. В темноте за окном расстилался пустынный, безрадостный пейзаж, в небе уже вспыхнули первые проблески зари, и ему вдруг подумалось, что с семилетнего возраста, с тех пор как его семья навсегда покинула Абердин, у него не было ничего похожего на родной дом, нигде он не знал уюта домашнего очага. Ни в Дисайде, ни в школе, ни в гостеприимных загородных резиденциях Йоркшира, Уилтшира и Хзмпшира, где ему оказывали такой радушный прием. Как бы хорошо и весело там ни бывало, он постоянно чувствовал себя сторонним наблюдателем. А ему хотелось где-нибудь стать своим.

Может быть, однажды это и произойдет. И будет так, словно ты влюбился. Или услышал чей-то голос. Или вошел в незнакомую комнату и почувствовал вдруг, будто все тебе здесь знакомо, хотя никогда в жизни тут раньше не бывал. И никто не будет смотреть на тебя свысока, не станет наклеивать ярлыков, а тебе не понадобится надевать маску. Где тебя примут как дорогого гостя: «Энгус, дорогой друг, как хорошо, что ты приехал, как мы рады тебя видеть!»

Но нежданно-негаданно наступили лучшие времена. После беспокойной поры юношества, которое для Гаса прошло труднее и болезненнее, чем для большинства его сверстников, Кембридж стал настоящим открытием и отрадой. С первой же минуты он решил, что в жизни не видел такого красивого города, а здание Тринити-Колледжа показалось ему чудом архитектуры. В первые несколько недель он с наслаждением предавался в свободное время долгим прогулкам по территории университета, постепенно осваиваясь в лабиринте древних, овеянных историей улиц и внутренних дворов. Воспитанный в пресвитерианской вере, он посещал утреннюю службу в Королевской капелле — просто ради того, чтобы послушать пение, именно там он впервые услышал григорианский хорал «Miserere», и сердце его пронзала беспричинная радость, когда голоса мальчиков-певчих воспаряли до вершин, доступных разве что ангелам.

Немного спустя, после того как он поближе познакомился с новыми для себя окрестностями, Кембридж пробудил в нем художнический инстинкт, и вскоре его альбом заполнился беглыми карандашными набросками. Плоскодонки на поросшем ивами берегу реки Кем, мост Вздохов, внутренние дворы колледжа Корпус-Кристи, парные башни Королевского колледжа на фоне беспредельных небес над безликой заболоченной равниной. Самый масштаб, чистота пропорций и перспективы бросали ему вызов; яркий колорит неба и лугов, витражей, осенней листвы так и просился на бумагу. Он чувствовал, что окружен не только неисчерпаемыми кладезями знаний, но и красотой, которая, что потрясло его, не имела ничего общего с природой, а была создана человеческими руками.

Учился он в Пембрук-Колледже инженерному делу, Эдвард Кэри-Льюис занимался там же, но изучал английский и философию. Оба поступили в университет в одно и то же время, в осеннем триместре 1937 года, но познакомились и подружились лишь в последнем триместре второго курса. Тому были вполне определенные причины. Изучая разные дисциплины, они не могли встречаться на консультациях и семинарах, да и жили в разных частях Пембрука. В то время как Гас играл в крикет и регби, Эдвард не проявлял интереса к командным спортивным играм, зато проводил много времени в университетском клубе авиаторов, решив получить квалификацию летчика.