Владимир НАБОКОВ - Перевод : ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ АНЯ В СТРАНЕ ЧУДЕС

– Предупреждаю! – грянула Королева, топнув ногой. – Или ты, или твоя голова сию минуту должны исчезнуть. Выбирай!

Герцогиня выбрала первое и мгновенно удалилась.

– Давай продолжать игру, – сказала Королева, обратившись к Ане. И Аня была так перепугана, что безмолвно последовала за ней по направлению к крокетной площадке. Остальные гости, воспользовавшись отсутствием Королевы, отдыхали в тени деревьев. Однако как только она появилась, они поспешили вернуться к игре, причем Королева вскользь заметила, что, будь дальнейшая задержка, она их всех казнит.

В продолжение всей игры Королева не переставая ссорилась то с одним, то с другим и орала: “Отрубить ему голову”. Приговоренного уводили солдаты, которые при этом должны были, конечно, переставать быть дугами, так что не прошло и полчаса, как на площадке не оставалось более ни одной дужки и уже все игроки, кроме королевской четы и Ани, были приговорены к смерти.

Тогда, тяжело переводя дух, Королева обратилась к Ане:

– Ты еще не была у Чепупахи?

– Нет, – ответила Аня. – Я даже не знаю, что это.

– Это то существо, из которого варится поддельный черепаховый суп, – объяснила Королева.

– В первый раз слышу! – воскликнула Аня.

– Так пойдем, – сказала Королева. – Чепупаха расскажет тебе свою повесть.

Они вместе удалились, и Аня успела услышать, как Король говорил тихим голосом, обращаясь ко всем окружающим: “Вы все прощены”.

“Вот это хорошо”, – подумала Аня. До этого ее очень угнетало огромное число предстоящих казней.

Вскоре они набрели на Грифа, который спал на солнцепеке.

– Встать, лежебока! – сказала Королева. – Изволь проводить барышню к Чепупахе, и пусть та расскажет ей свою повесть. Я должна вернуться, чтобы присутствовать при нескольких казнях, которые я приказала привести в исполнение немедленно.

И она ушла, оставив Аню одну с Грифом.

С виду животное это казалось пренеприятным, но Аня рассудила, что все равно, с кем быть – с ним или со свирепой Королевой.

Гриф сел и протер глаза. Затем смотрел некоторое время вслед Королеве, пока та не скрылась, и тихо засмеялся.

– Умора! – сказал Гриф не то про себя, не то обращаясь к Ане.

– Что умора? – спросила Аня.

– Да вот она, – ответил Гриф, потягиваясь. – Это, знаете ль, все ее воображенье: никого ведь не казнят. Пойдем!

– Все тут говорят – пойдем! Никогда меня так не туркали, никогда!

Спустя несколько минут ходьбы они увидели вдали Чепупаху, которая сидела грустная и одинокая на небольшой скале. А приблизившись, Аня расслышала ее глубокие, душу раздирающие вздохи. Ей стало очень жаль ее.

– Какая у нее печаль? – спросила она у Грифа, и Гриф отвечал почти в тех же словах, что и раньше:

– Это все ее воображенье. У нее, знаете, никакого и горя нет!

Они подошли к Чепупахе, которая посмотрела на них большими телячьими глазами, полными слез, но не проронила ни слова.

– Вот эта барышня, – сказал Гриф, – желает услышать твою повесть.

– Я все ей расскажу, – ответила Чепупаха глубоким, гулким голосом. – Садитесь вы оба сюда и молчите, пока я не кончу.

Сели они, и наступило довольно долгое молчанье. Аня подумала: “Я не вижу, как она может кончить, если не начнет”. Но решила терпеливо ждать.

– Некогда, – заговорила наконец Чепупаха, глубоко вздохнув, – я была настоящая черепаха.

Снова долгое молчанье, прерываемое изредка возгласами Грифа – хкрр, хкрр… – и тяжкими всхлипами Чепупахи.

Аня была близка к тому, чтобы встать и сказать: “Спасибо, сударыня, за ваш занимательный рассказ”, но все же ей казалось, что должно же быть что-нибудь дальше, и потому она оставалась сидеть смирно и молча ждала.

– Когда мы были маленькие, – соизволила продолжать Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, – мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий учитель, мы его звали Молодым Спрутом.

– Почему же вы звали его молодым, если он был стар? – спросила Аня.

– Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, – сердито ответила Чепупаха. – Какая вы, право, тупая!

– Да будет вам, стыдно задавать такие глупые вопросы! – добавил Гриф. И затем они оба молча уставились на бедняжку, которая готова была провалиться сквозь землю. Наконец Гриф сказал Чепупахе:

– Валяй, старая! А то никогда не окончишь.

И Чепупаха опять заговорила:

– Мы ходили в школу на дне моря – верьте не верьте…

– Я не говорила, что не верю, – перебила Аня.

– Говорили, – сказала Чепупаха.

– Прикуси язык, – добавил Гриф, не дав Ане возможности возразить. Чепупаха продолжала:

– Мы получали самое лучшее образованье – мы ходили в школу ежедневно.

– Я это тоже делала, – сказала Аня. – Нечего Вам гордиться этим.

– А какие были у вас предметы? – спросила Чепупаха с легкой тревогой.

– Да всякие, – ответила Аня, – география, французский…

– И поведенье? – осведомилась Чепупаха.

– Конечно, нет! – воскликнула Аня.

– Ну так ваша школа была не такая хорошая, как наша, – сказала Чепупаха с видом огромного облегченья. – У нас, видите ли, на листке с отметками стояло между прочими предметами и “поведенье”.

– И Вы прошли это? – спросила Аня.

– Плата за этот предмет была особая, слишком дорогая для меня, – вздохнула Чепупаха. – Я проходила только обычный курс.

– Чему же Вы учились? – полюбопытствовала Аня.

– Сперва, конечно, – чесать и питать. Затем были четыре правила арифметики: служенье, выметанье, уморженье и пиленье.

– Я никогда не слышала об уморженьи, – робко сказала Аня. – Что это такое?

Гриф удивленно поднял лапы к небу.

– Крота можно укротить? – спросил он.

– Да… как будто можно, – ответила Аня неуверенно.

– Ну так, значит, и моржа можно уморжить, – продолжал Гриф. – Если Вы этого не понимаете, Вы просто дурочка.

Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова обратилась к Чепупахе:

– Какие же еще у вас были предметы?

– Много еще, – ответила та. – Была, например, лукомория, древняя и новая, затем – арфография (это мы учились на арфе играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было – язвительное наклонение.

– На что это было похоже? – спросила Аня.

– Я не могу сама показать, – сказала Чепупаха. – Суставы мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился.

– Некогда было, – сказал Гриф. – Я ходил к другому учителю – к Карпу Карповичу.

– Я никогда у него не училась, – вздохнула Чепупаха. – Он, говорят, преподавал Ангельский язык.

– Именно так, именно так, – проговорил Гриф, в свою очередь вздохнув. И оба зверя закрылись лапками.

– А сколько в день у вас было уроков? – спросила Аня, спеша переменить разговор.

– У нас были не уроки, а укоры, – ответила Чепупаха. – Десять укоров первый день, девять – в следующий и так далее.