Владимир НАБОКОВ - Перевод : ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ АНЯ В СТРАНЕ ЧУДЕС

И Чепупаха взглянула на Грифа, словно она считала, что ему дана известная власть над Аней.

– Встаньте и прочитайте “Как ныне сбирается”, – сказал Гриф.

“Как все они любят приказывать и заставлять повторять уроки! – подумала Аня. – Не хуже, чем в школе!”

Однако она встала и стала читать наизусть, но голова ее была так полна Омаровой Кадрилью, что она едва знала, что говорить, и слова были весьма любопытны:

– Это звучит иначе, чем то, что я учил в детстве, – сказал Гриф.

– А я вообще никогда ничего подобного не слышала, – добавила Чепупаха. – Мне кажется, это необыкновенная ерунда.

Аня сидела молча. Она закрыла лицо руками и спрашивала себя, станет ли жизнь когда-нибудь снова простой и понятной.

– Я требую объясненья, – заявила Чепупаха.

– Она объяснить не может, – поспешно вставил Гриф и обратился к Ане: – Продолжай!

– Но как же это он прячется под стул, – настаивала Чепупаха. – Его же все равно было бы видно между ножками стула.

– Я ничего не знаю, – ответила Аня. Она вконец запуталась и жаждала переменить разговор.

– Продолжай! – повторил Гриф. – Следующая строфа начинается так: “Скажи мне, кудесник…”

Аня не посмела ослушаться, хотя была уверена, что опять слова окажутся не те, и продолжала дрожащим голосом:

– Что толку повторять такую белиберду? – перебила Чепупаха. – Как же я могу знать, кого съела пантера, если мне не объясняют. Это головоломка какая-то!

– Да, Вы уж лучше перестаньте, – заметил Гриф, к великой радости Ани.

– Не показать ли вам вторую фигуру Омаровой Кадрили? – продолжал он. – Или же Вы хотели бы, чтобы Чепупаха вам что-нибудь спела?

– Пожалуйста, спойте, любезная Чепупаха, – взмолилась Аня так горячо, что Гриф даже обиделся.

– Гм! У всякого свой вкус! Спой-ка ей, матушка, “Черепаховый суп”.

Чепупаха глубоко вздохнула и, задыхаясь от слез, начала петь следующее:

– Снова припев! – грянул Гриф, и Чепупаха принялась опять петь, как вдруг издали донесся крик: “Суд начинается!”

– Скорей! – взвизгнул Гриф и, схватив Аню за руку, понесся по направлению крика, не дожидаясь конца песни.

– Кого судят? – впопыхах спрашивала Аня, но Гриф только повторял: “Скорей!” – и все набавлял ходу. И все тише и тише звучали где-то позади обрывки унылого припева:

Су-уп мой вечерний,

КТО УКРАЛ ПИРОЖКИ?

Король Червей и его Королева уж восседали на тронах, когда они добежали. Кругом теснилась громадная толпа – всякого рода звери и птицы, а также и вся колода карт: впереди выделялся Валет, в цепях, оберегаемый двумя солдатами, а рядом с Королем стоял Белый Кролик, держа в одной руке тонкую трубу, а в другой пергаментный свиток. Посредине залы суда был стол, а на нем большая тарелка с пирожками: они казались такими вкусными, что, глядя на них, Аня ощущала острый голод. “Поскорее кончилось бы, – подумала она, – поскорее бы начали раздавать угощенье”. Но конец, по-видимому, был не близок, и Аня от нечего делать стала глядеть по сторонам.

Ей никогда раньше не приходилось бывать на суде, но она кое-что знала о нем по книжкам, и теперь ей было приятно, что она может назвать различные должности присутствующих.

“Это судья, – сказала она про себя, – он в мантии и парике”.

Судьей, кстати сказать, был Король, и так как он надел корону свою на парик (посмотрите на картинку, если хотите знать, как он ухитрился это сделать), то, видимо, ему было чрезвычайно неудобно, а уж как ему это шло – посудите сами.

Рядом с Аней на скамеечке сидела кучка зверьков и птичек.

“Это скамейка присяжников”, – решила она. Слово это она повторила про себя два-три раза с большой гордостью. Еще бы! Немногие девочки ее лет знают столько о суде, сколько она знала. Впрочем, лучше было бы сказать: “скамья присяжных”.

Все двенадцать присяжников деловито писали что-то на грифельных досках.

– Что они делают? – шепотом спросила Аня у Грифа. – Ведь суд еще не начался, записывать нечего.

– Они записывают свои имена, – шепнул в ответ Гриф, – боятся, что забудут их до конца заседания.

– Вот глупые! – громко воскликнула Аня и хотела в возмущеньи добавить что-то, но тут Белый Кролик провозгласил: “Соблюдайте молчанье”, и Король напялил очки и тревожно поглядел кругом, чтобы увидеть, кто говорит.

Аня, стоя за присяжниками, заметила, что все они пишут на своих досках: “Вот глупые!” Крайний не знал, как пишется “глупые”, и обратился к соседу, испуганно хлопая глазами.

“В хорошеньком виде будут у них доски по окончании дела!” – подумала Аня.

У одного из присяжников скрипел карандаш. Переносить это Аня, конечно, не могла, и, улучив минуту, она протянула руку через его плечо и выдернула у него карандаш. Движенье это было настолько быстро, что бедный маленький присяжник (не кто иной, как Яша-Ящерица) никак не мог понять, куда карандаш делся. Он тщетно искал его – и наконец был принужден писать пальцем. А это было ни к чему, так как никакого следа на доске не оставалось.

– Глашатай, прочти обвиненье! – приказал Король.

Тогда Белый Кролик протрубил трижды и, развернув свой пергаментный список, прочел следующее:

Дама Червей для сердечных гостей

В летний день напекла пирожков.

Но пришел Валет, и теперь их нет:

Он – хвать – и был таков!

– Обсудите приговор, – сказал Король, обращаясь к присяжникам.

– Не сейчас, не сейчас! – поспешно перебил Кролик. – Еще есть многое, что нужно до этого сделать.

– Вызови первого свидетеля, – сказал Король. И Белый Кролик трижды протрубил и провозгласил: