Дарья Алавидзе - Подорожник

Я часто прихожу сюда потанцевать, и у меня уже есть тут знакомые. Я давно заметила одну пару. Он – замечательный заводной старик с седым волосатым пузом, в льняных шортах и смешной панамке. Через шею у него перекинута лента от среднего размера барабана. А она – изящная русалка с седыми волосами до пояса. В руках у нее светящиеся шары на веревках. Он барабанит, а она исполняет какой-то диковинный танец, извивается как змея, вертит своими светящимися нунчаками, неистово кружится, переламывается, валится навзничь, как жрица какого-то языческого обряда.

Что удивительно – по сути, это совершенно некрасивые, немолодые, не идеально сложенные люди. Но от этого зрелища невозможно было оторвать взгляд. Кому вообще интересны идеальные люди? А эти… Настолько изящно, гордо они держались, с таким достоинством несли свои недостатки, настолько страстно друг на друга смотрели, настолько резко у них перехватывало дыхание, когда они прикасались друг к другу.

Меня всю жизнь раздражает глупость « все счастливые семьи похожи друг на друга », это красное словцо, которое Толстой вживил нам всем в мозг как гранитную истину. Я бы с таким удовольствием притащила бы его сюда за бороду и спросила бы: «А вот это, Лев Николаевич, ты видел? Вот такое мог себе представить? Сначала думай, потом говори».

Медленно стихает знойный карнавал. На небо высоко поднимается луна с нечеткими очертаниями. После того, что здесь только что творилось, сложно поверить, но такая луна наверняка тоже к дождю. В Ванкувере вообще все приметы всегда к дождю.

Один из самых симпатичных городских проектов в мире, на мой взгляд, – это пианино в публичных местах. На площадях, в скверах, в переходах метро, на станциях. Началось все в Англии в городе Шеффилд. Там владелец при переезде в новый дом просто не смог затащить свое пианино по ступенькам и временно оставил его снаружи. Какая-то внутренняя склонность к социальным экспериментам заставила его повесить табличку, приглашающую прохожих поиграть на инструменте. Предложение было встречено с энтузиазмом: многие останавливались, играли, об этом написали в газетах, пианино быстро стало местной достопримечательностью. Возле него стали собираться любители поиграть, зеваки, любители сенсаций, да и просто прохожие. История быстро стала популярной, потом публичные пианино начали появляться в других городах Англии, и сейчас уличные инструменты стоят в тысячах городах по всему миру.

Это очень милая традиция. Как правило, на таких пианино играют дети, уличные музыканты, городские сумасшедшие, изящные старушки с маленькими собачками, экспериментируют прыщавые подростки, а уж как джемуют бомжи… Это такой объект притяжения всех людей, открытых к музыке, к экспериментам, да просто к общению друг с другом.

В Ванкувере такое пианино стоит под мостом Камби, на берегу залива, рядом со станцией морских трамвайчиков. Оно пестрит разноцветными надписями, давно рассохлось от ванкуверских дождей, в нем западает половина клавиш, каких-то нет вообще, все остальные чудовищно расстроены. У этого несчастного инструмента богатая и, судя по всему, очень печальная история. Но вот стоит ведь, труженик потешной урбанины.

Рядом с этим местом находится моя любимая кофейня, поэтому мимо пианино я хожу два раза в день. За это время, конечно, прослушала миллионы собачьих вальсов, вариаций бетховенской багатели «к Элизе», джоплинских регтаймов. Романтичные девочки наигрывают вальсы Яна Тирсена из фильма «Амели». Иногда, конечно, попадаются профессионалы. Вокруг них мгновенно собирается толпа. Но это бывает редко, и они, чтобы понравиться толпе, обычно играют поп-баллады и известные джазовые стандарты.

Но в тот день я тоже шла мимо и вдруг услышала картинку Рахманинова «Море и чайки». Рахманинов здесь, в Ванкувере, под мостом, на улице. Даже в самые лучшие времена этот жестоко изуродованный инструмент не облагораживали такие звуки.

С ума сойти! Откуда? Что это?

За пианино сидел седой старик в тяжелых рокерских ботинках и в кожаной куртке с заклепками. Рокер-пенсионер. Рядом стояли ходунки для инвалидов. Спина старика была обезображена тяжелейшей формой сколиоза, поэтому головы видно не было, она опустилась совсем низко, почти на клавиатуру.

Когда-то я была на концерте, где это произведение исполнял импозантный пианист Мацуев на «стейнвее» за полмиллиона долларов. Рядом, почтительно сложив инструменты, сидел королевский оркестр Нидерландов, а первых рядов зрителей не было видно из-за яркого сверкания бриллиантов.

И все это, включая красные ковры, позолоту, бархатные портьеры и кристальные люстры, у Мацуева получилось превратить в океанскую набережную, с резким ветром, гоняющим мрачные тучи, с пронизывающим холодом, с солеными брызгами, с криками чаек, запахом водорослей, рыбацкими лодками, маяком, тревожно мигающим вдали.

Здесь же, в Ванкувере, весь этот пейзаж был совершенно настоящий. Океан, брызги, наши чайки, которые на самом деле никакие не чайки, а мутировавшие жирные летающие бегемоты, окончательно осатаневшие от безнаказанности. Если они начинают истошно орать, то звуковой волной с корнем вырывает деревья во всей округе. Ну хорошо, тут я преувеличила – конечно, в общем наши чайки – это безжалостные твари, которым не страшен и конец света.

И посреди этого прелюдирует черная сгорбившаяся фигура. И эта музыка.

Старик и море, море и чайки, «Море и чайки».

Когда он закончил играть, я подошла поближе.

– Как хорошо вы играли, – говорю. – Это Рахманинов?

Он сначала ничего не сказал, а очень отстраненно кивнул. Потом посмотрел на меня исподлобья:

– Я вас расстроил?

– Нет, – сказала я, – мне, наоборот, очень нравится. Сыграйте еще. А то я застала совсем чуть-чуть.

– Вот еще. Не хочу. – Он отвернулся и заиграл какой-то развеселый мотив для проезжавших мимо скейтбордистов.

Опа! Немного резко. Следующий?

Мимо проходили какие-то юные девочки – он мгновенно переключился на «I will always love you». Они приветливо помахали ему. Проходила парочка пенсионеров – он тут же передал им музыкальный привет Леонардом Коэном «Halleluja».

В те полчаса, что я там сидела, старик показал, каким тонким психологом может быть. Для каждого прохожего он подбирал подходящую мелодию. Это была очень занимательная игра «найди для жизни подходящий саундтрек» или «озвучь мысли прохожего по внешнему виду». На самом деле наблюдать за ним было очень приятно. Дедушка играл с душой. Сухие морщинистые руки летали над клавиатурой, ногой в тяжелом ботинке он отстукивал себе ритм. Совершенно не казалось, что эта музыка звучит из сухого, видавшего виды, дырявого ящика. Прохожие шли и улыбались. У каждого на какие-то двадцать секунд становилось немного светлее на душе.