Дарья Алавидзе - Подорожник

Билеты раскупаются мгновенно, мы с Эндрю долго пытались попасть, и вот наконец нам повезло.

Мы пришли к театру за час, долго болтались в фойе, рассматривали фотографии на стене, пока нас не подобрала крошечная изящная старушонка Хиллари, бывшая балерина труппы Джорджа Баланчина. Состоящая исключительно из острых углов, с длинными нечесаными волосами и ярко-оранжевой помадой. Я всю жизнь пытаюсь доказать, что необязательно быть крайне эксцентричным снобом, чтобы любить оперу. Хиллари, очевидно, работала в противоположном направлении. Она начала показывать нам здание.

Вот фрески Марка Шагала. Они много раз выручали театр в кризис. Как только наступают тяжелые времена, в первую очередь закладывают их. Они и сейчас не принадлежат театру. Их продали «Банку Америки» c условием, что они навсегда останутся в этом здании.

Вот самые знаменитые сверкающие люстры. Они похожи на гигантские кристальные кляксы, разбрызгивающие слепящие искры вокруг. Они такой странной формы именно потому, что дизайнер, который декорировал внутренние помещения театра, по неосторожности капнул тушью на проектную документацию. Переделывать не стали. И теперь люстры-кляксы создают тот самый магический момент перед спектаклем. Представление начинается, переливающиеся разноцветными затухающими всполохами плафоны медленно едут вверх, поднимается занавес.

А вот задняя дверь, вместо ступенек здесь пандус. Это сделано для того, чтобы вводить на сцену лошадей и слонов для «Аиды», ослов – для «Севильского цирюльника» и прочую разнообразную живность. VIP-гости тоже заходят через этот вход.

А вот единственный именной кабинет во всем здании. С табличкой «Рихард Вагнер».

Дальше вдруг Хиллари остановилась и показала висящий на стене портрет Лучано Паваротти в образе Канио из оперы «Паяцы».

– Кстати, расскажу вам интересное суеверие Лучано Паваротти. Как вы знаете, он пел здесь многократно и с удовольствием…

Я уже писала, что люблю маэстро всей душой, поэтому насторожилась. Эндрю торжественно посмотрел на меня. Вот, дескать, уже не зря пришли.

– Синьор Паваротти перед каждым выходом на сцену выкручивал гвоздь из декорации и клал себе в карман. Гвоздь был залогом того, что выступление будет удачным, что голос не подведет, что публика примет. Представляете, как мило? Когда это стало широко известно, ему начали присылать гвозди со всего мира, золотые, инкрустированные сапфирами. Редкие, коллекционные гвозди. Отборнейшие гвозди! Ха-ха-ха, наверное, бывают и такие. Так вот, несмотря на это, он всегда выкручивал обычные ржавые гвозди из пола.

Она сложила руки и мечтательно закатила глаза, как Фрекен Бок.

– Милый. Милый. Ну все, пойдемте теперь в декораторскую.

Дальше были репетиционные комнаты, раздевалки, костюмерные. В декораторских цехах есть макет «Богемы», которую в свое время ставил Дзефирелли. В раздевалках – вешалки из «Веселой вдовы», которые не успели убрать со вчера. Рабочие сновали туда-сюда, что-то строили, раскрашивали, кто-то распевался. Всю дорогу Хиллари приводила какие-то данные: размер сцены, сколько грузовиков нужно, чтобы привезти один сет со склада. Сколько складов находится в Нью-Йорке. Размеры женских костюмов, которые шьют для солисток.

Травила какие-то байки про артистов. Например, историю про то, как певицу Леонтин Прайс на первом же представлении «Антония и Клеопатры» замуровали в египетскую пирамиду и не смогли потом открыть. Ей три часа пришлось петь оттуда.

Или про то, как во время выступления Рене Флеминг за кулисами начала выть собака по имени Паша, так они и пели дуэтом.

Ну то есть много чего могла узнать я во время такого тура. Могла бы. Но не узнала, потому была очень занята и практически ничего не слушала. Занята я была, конечно, тем, что выкручивала гвоздь из декорации к «Иоланте», спрятавшись за толпу посетителей.

За этим занятием меня застал Эндрю. В глазах его читались разные сложные эмоции. Во-первых, конечно, уверенность в том, что когда он начнет учить русский язык, то первыми словами будут слова Маргариты Палны из «Покровских ворот»: «Алавидзе, от тебя один дискомфорт».

Я извиняющимся тоном попыталась оправдаться:

– Так делал Паваротти…

Он посмотрел на меня с заботливым участием, прикидывая, как бы изобразить монолог Саввы Игнатьича: «На всех языках, как птица, поет, но по этой же самой причине нет равновесия в голове».

– Ну то есть ты реально сейчас думаешь, что это хоть что-то объясняет?..

Любовь к кумирам, как и любовь вообще, достаточно сложно описать. Она порой принимает очень интересные и даже слегка психиатрические формы.

А вот с дружбой все гораздо проще.

Мы вместе довыкручивали гвоздь, нас никто не заметил. Забегая вперед, скажу, что в этой декорации потом спели пять спектаклей Анна Нетребко и польский тенор Петр Бечала; на них не обрушился потолок, они не ушли под землю, стены выстояли, все закончилось благополучно, то есть, делаю вывод я, если мы и нанесли какой-то ущерб театру, то хотя бы обошлось без человеческих жертв. А гвоздь я до сих пор храню как самую дорогую реликвию.

Через несколько дней ко мне в гости опять пришел Эндрю. Он положил мне руку на плечо, сделал очень серьезное лицо и сказал:

– Идем на дело. Можешь на меня положиться, я тебя не оставлю.

– Какое дело?

– Я купил нам билеты в театр на мюзикл «Кабаре» с Аланом Каммингом. Так что…

Он торжественно протянул мне хром-ванадиевые клещи-гвоздодер.

Элегантнейшая, надо сказать, вещица.

– Я еду к тебе в Канаду снимать зиму, я хочу, чтобы ты была моей моделью.

Мне позвонила Наташка из Калифорнии. Она наконец-то написала книгу про стиль, и ей понадобились хорошие фотографии для иллюстрации главы про верхнюю одежду.

С Наташкой мы познакомились десять лет назад. Тогда она писала в блог рассказы про свое альтер эго Ляську, проводила дни и ночи на танцполе, гоняла по Калифорнии на своем голубом кабриолете и участвовала в ретро-фотосессиях. Один раз она жутко напилась и написала рассказ про то, зачем нужно покупать себе трусы, которые годятся только восьмидесятилетним бабушкам. Бабушкины трусы – это легенда, это в разы смешнее, чем даже Ляська в клубе для престарелых свингеров. До сих пор не могу забыть.

Мы любим путешествовать вместе, с нами постоянно что-то случается. Один раз мы пили водку со льдом ночью на Бродвее в компании мультипликаторов-интеллектуалов и скрипача Ювала Вальдмана. Обсуждали при этом Лени Рифеншталь, концерты Сибелиуса и ижевский майонез-провансаль. Не спрашивайте.