Антон Мухачёв - Путевая книга заключённого - Лефортовский дневник

После общения с Никитой я стал с иронией относиться к собственному положению. Дима Барановский катается в суд пять дней в неделю. Никита с Женей почти каждый день, и одному из них светит п/ж, а дело явно гнилое. Скины из Матроски приезжают с суда, и, если спят, то с «мойкой»-лезвием за щекой, у них война не прекращается ни на час.

Мне стыдно даже подумать о том, что мне плохо и трудно. Разлука с Любимой – единственное, что меня угнетает. Всё остальное – мелочи жизни. Я готов на многое, но цель моя – выйти как можно скорее и сделать все для того, чтобы счастлива была не только моя семья, но и Женя с Никитой, и «северные» и многие другие, такие же герои русского сопротивления. Главное, не забыть об этом, когда я выйду и не замкнуться лишь на себе.

Приехали поздно. И сны последующей ночью были опять красочны и незабываемы.

Вчера в своей камере вскрыл горло Никита Тихонов. Разложил на полу чистую тряпку, подставил тазик – не пачкать же пол, который сам и моет – достал лезвие бритвы и полоснул руку и шею.

О беспредельном давлении на присяжных в деле Тихонова и Хасис пишут уже в центральных СМИ, но всё без толку. Факты беспардонно подтасовывают, свидетели сплошь из бывших сотрудников, вещдоки «случайно» находят спустя месяцы там, где их и не было... Некоторые присяжные возмущены, но их председатель утверждает, что обвиняемые несомненно виновны, а кто с этим несогласен, пусть складывает с себя полномочия и уходит. Так одна из присяжных не выдержала, сложила с себя полномочия и дала развёрнутое интервью в «Московском Комсомольце» о беспрецедентном на них давлении.

Никита уверен, что если среди присяжных больше нет тех, кто по совести возьмёт самоотвод — пожизненное ему гарантировано. Я же думаю, что такие совестливые люди пусть лучше остались бы и голосовали бы за «не виновен». Ведь если они уйдут, останутся как раз те, кто проголосует против Тихонова и Хасис.

В Лефортово Никите наложили швы и уже на следующий день, то есть сегодня, он опять едет в суд. По пути он мне всё и рассказал. Так же поделился, что вскрыться собиралась и Женя Хасис. Их акция не была попыткой суицида или актом отчаяния, это был именно протест. На правосудие и справедливое рассмотрение дела они уже не надеялись, пытались хоть как-то привлечь внимание к беспределу обвинительной стороны.

Несмотря на волнение, Никита улыбался и шутил. Рядом с ним я всегда забываю о своих проблемах. Они мне начинают казаться просто жизненными неурядицами. Ехал с нами и Дима Барановский. За полчаса мы устроили мозговой штурм, что ещё можно успеть сделать, как вести себя перед присяжными. Никите предстояло толкать речь на последнем слове, а это хоть маленький, но шанс. Я не предложил ничего лучше, как вскрыться ещё раз, но уже перед присяжными. Если среди них есть впечатлительные натуры, то возможно они проникнутся жестом отчаяния. Но Никита возразил, что сердце у его отца в зале заседания не железное.

Я же думаю, что если сын уедет на п/ж, то это испытание для сердца куда как серьёзнее. Однако настаивать на своей мысли я не стал, тут уж всё решать Никите. Подъехали к его остановке – удачи, Никита!

Пока сидели в автозаке с Димой Барановским, порешали быстренько будущее России. Единогласно заключили, что Никита очень долго не засидятся, впереди у России глобальные потрясения. Дай-то Боги!

К Савеловскому суду я ехал уже в другом автозаке. Периодически выглядывал через решетку в оконце, любовался весной и короткими юбчонками, эх, свобода! Рядом со мной потел седой грузин в костюме и начищенных туфлях. Он ехал за приговором. Боялся, что могут дать не условный, а реальный срок. Соседи его успокаивали, говорили, что за кражу ему вряд ли дадут много, тем более в первый раз.

Я общался с соседом за стенкой. Тот сидел в спецблоке на Матроске (99/1) и постоянно писал жалобы на бытовые неудобства. Я об этом спецблоке наслышан, он очень похож на Лефортово. Там же когда-то сидели и Квачков с Ваней Мироновым. Последний написал книгу «Замурованные» о жизни в «Кремлёвском централе», но в Лефортово книгу не пропустили. И потому мне было интересно послушать, что же там за условия жизни.

Сосед жаловался, что адвокаты у них ожидают в очередях по два часа, а ларек «всего» лишь пару раз в месяц. Я спросил, есть ли у них горячая вода в камере. Тот удивился, сказал, что конечно же есть.

Горячая вода в камере — это счастье. Она есть во всех изоляторах Москвы, кроме Лефортово. На «шестёрке» в Печатниках, где содержатся женщины с бывшими сотрудниками в камерах есть даже душ. Понятное дело, что те, у кого есть горячая вода, этого не ценят. Кому-то и жемчуг мелок.

После моего рассказа о том, что в Лефортово адвокаты занимают очередь в шесть утра без гарантии попасть к клиенту, а ларёк лишь раз в месяц, он заметил, что может и зря жалуется на жизнь. А узнав, что с горячей водой я встречаюсь только раз в неделю в бане, он и вовсе замолчал до конца пути.

В суде меня ожидали два неприятных сюрприза. В камере ожидания, где и одному-то тесно, сидел парень с блатными наколками-перстнями. Маленькая комнатушка стала в два раза меньше. При этом парень ещё и постоянно курил!

Второй же сюрприз – отсутствие судебного заседания из-за прогула адвокатов. Пришлось весь день общаться с юношей из Твери, ожидавшим свой приговор за грабеж. Кличка «Чиж». В свои двадцать четыре года у него это уже четвертый срок и, в общей сложности, он провёл за решеткой восемь лет. На воле он после «крайней» отсидки погулял всего три недели.

За Чижом пришёл конвой. Пока бывалого зека водили за очередным приговором, я немного отдохнул в тишине. Полулёжа на жёсткой скамейке я думал, случайно ли ко мне подселили этого пассажира. С одной стороны мне интересно узнать о лагерной жизни, там ещё возможно придётся побывать. Но с другой стороны пассажир какой-то мутный. Всё время хвастался, что ему дают маленькие сроки, потому как он умеет «договориться с мусорами». А рассказать о подельниках не западло, ведь они и сами бы рассказали, предложи им скинуть срок.

Чиж принёс полтора года общего режима. Доволен, хоть и попричитал немного. Стали ждать автозак. Сосед убеждал меня пойти в лагере в «завхозы». Ещё доказывал, что минет «петухов» лучше чем у женщин. Я пошутил, что наверное он потому чересчур долго на воле и не задерживается, что скучает по «петухам». Тот напрягся, замолчал. Странный молодой человек. При расставании даже не попрощался.

Наконец-то я вырвался на свежий воздух. Голова раскалывалась. Обратно снова ехал с грузином в начищенных туфлях. Тот был чрезвычайно расстроен. Получил за кражу пять лет общего режима. Все в автозаке удивлялись столь жёсткому приговору за впервые совершённое преступление. Когда узнали, что он ещё и на особый порядок пошёл, то есть должен был бы получить не более двух третей от максимального срока, то стали вселять в него надежду, дескать судья ошибся и надо срочно обжаловать приговор. Грузин заулыбался и расправил плечи. Ожил надеждой.