Антон Мухачёв - Путевая книга заключённого - Лефортовский дневник

Следующим свидетелем обвинения был Коноваленко Игорь. Я удивился, но он тоже вещал из-за зеркала. Когда-то я познакомился с ним в «Движении против нелегальной иммиграции». Армянин то в костюме, то в рубашке с коловратами звал меня по имени-отчеству, белоснежно улыбался и мастерски креативил бизнес-идеи. Позже выяснилось, что этот ловкий аферист разводил девушек на деньги и воровал в тех фирмах, на которые он работал. Но, что хуже, работал он ещё и на «фэйсов». Те прикрывали его махинации, он же стабильно сливал инфу об организациях, в коих он состоял.

Лицо Игорька было всем известно, но видно он так стеснялся смотреть мне в глаза, что обвинял меня он тоже из-за зеркала. Или пластический хирург отрезал его армянский нос? Или сменил пол?

Допрашивали его дольше всех, но что-то внятное он так и не сказал. Из всех членов «Северного братства», по его словам, я вовлёк в организацию только девушку Эрну по кличке «Сова». Через час отпустили и его. Судебное заседание закончилось. Все ушли, кабинет опустел. Я ждал неизвестно чего.

И дождался.

Зашёл конвоир в штатском. Я снова обратил внимание на его чересчур обтягивающие штаны. Он рьяно заковал меня в наручники, больно сжав запястья. Мою попытку взять с собой документы оперативник пресёк, заломив руки высоко над головой. Пришлось скрючиться в неимоверной позе.

Мы двинулись в путь. Идти в такой раскоряке было совсем неудобно. «Чего это вдруг?», - подумал я и вспомнил передачу об «особиках» на пожизненном. Там их по коридорам водили так же, почти вверх ногами. Всё еще думая, что это прикол, я старался улыбаться и, не обращая внимание на боль в вывернутых плечах, я попытался придать голосу интонацию сарказма:

- Что-то мне не удобно так идти.

- Это ты пошутил, что ли? – уточнил конвоир.

Пока я думал, стоит ли ему «разжевывать» шутку юмора, он вдруг произнес:

- Ты теперь не Антон, ты теперь Антонина!

Вот тут-то я и осознал, что меня не просто так решили проконвоировать пожёстче. Но улыбка с лица не сходила, хоть и походила скорее на оскал. Над ответом я долго не размышлял:

- Кто из нас штанишки-то в обтяжку носит?

После такого вопроса руки мои задрались ещё выше, и я понял, что чувствуют люди на дыбе. Головой я почти касался пола. Я представил, как бы поудобнее крутануть вперёд сальто и «случайно» съездить ему ногами по лицу, как тут он отпустил мои руки, и я смог выпрямиться. Передо мной стоял сотрудник ФСБ в чине подполковника. Теперь я улыбался ему в лицо.

Мутноватые глаза на гладковыбритом лице почти в упор разглядывали мою улыбающуюся физиономию. Я старался делать вид, что мне не больно. Страшно не было, было страшно любопытно. Что хочет от меня этот мужик с залысиной и ехидной ухмылкой.

- Ты узнал меня? – спросил он.

Я разглядывал его, нет, не видел раньше. Но молчал, только улыбался.

- Я бывший майор Фисюков! Узнал?

Я демонстративно скосил взгляд на его погоны. Даже выпятил губу и сделал серьезный вид. Но ненадолго.

- Ну да, вижу, что бывший майор. И что?

- Ты писал про меня? – закричал он мне в лицо. – Ты писал?

Я помнил, кто он такой и как допрашивает подследственных. Об его увлечениях с пакетом на голове некоторых моих соседей я красочно описал в своем интернет-дневнике, который умудряюсь вести из Лефортово. Статья о нем вышла и на «Кавказ-Центре». Я, считай, прославил его, а он чем-то недоволен. Но я опять молчал и всё так же улыбался.

Тут мои руки опять «пошли» вверх, лицо стало опускаться к полу, и в это время Фисюков со всей дури засандалил кулаком мне в левый глаз. Искры брызнули со слезами вперемежку, и я распереживался, что они могут подумать, будто я плачу. Поэтому я растягивал рот в подобии улыбки, но так ничего ему и не ответил.

Меня выволокли на лестничный пролет ко входу в СИЗО и прижали к стене. Пока открывали решётчатую дверь, Фисюков шипел мне в лицо:

- Ты меня запомнишь, запомнишь, запомнишь…

Я глянул на него текущим слезами глазом и, почуяв от него запах водки, как можно веселее произнес:

- А вы всё так же продолжаете употреблять алкоголь на работе?!

Меня так хватанули об стену, что я твердо уверовал: вот сейчас начнут бить. Но мы уже на территории СИЗО и я, то ли предупреждая их об ответственности, то ли желая избежать экзекуции, успел крикнуть во весь голос:

- Всё, ребятки, мы уже в СИЗО, поаккуратнее здесь со мной.

Я подумал, что сейчас они, скорее всего, затащат меня назад к себе в здание Следственного Управления ФСБ, там их вотчина, а здесь и правда, чужая территория. Но меня продолжали тащить вниз по лестнице, точнее осуществлять конвоирование. Всё это время Фисюков был где-то рядом и, лупя меня исподтишка по бокам, шипел перегаром: «пи**да твоей семье, не будет им жизни! И ты меня запомнишь, запомнишь, запомнишь...»

Доставили в дежурку. Сняли наручники. Запястья саднили, плечи болели, глаз слезился. Я улыбался.

- Вызовите врача, - крикнул я дежурному.

- А что случилось? – удивился майор в очках, выглядывая из-за своего стола в окошко.

Я обернулся и увидел ухмылку Фисюкова. Это война.

- Зовите врача, будем составлять акт.

Меня завели в небольшую комнату и посадили в клетку. Заперев, попросили ожидать. Я ощупал глаз. Он уже не слезился, но сильно саднил. Я осмотрелся. Надо мной висела видеокамера. Форточка была приоткрыта. Если сдвинуться чуть левее, рама форточки прикроет видеоглазок. Мысль едва промелькнула, а я уже действовал. Чуть пересел - камеры не видно, - на всякий случай нагнулся и пару раз со всей дури залепил кулаком в уже подбитый глаз. Искры брызнули вместе со слезами, но я выпрямил спину и снова улыбался. Война так война.

Дверь открылась, зашел конвоир, но уже местный, СИЗОшный. Подошел, глянул на меня, воскликнул «Ого!» и ушёл.

Зеркала не было, я сидел и ждал. Глаз стремительно заплывал. Зашел дежурный помощник начальника СИЗО.

- Кто это вас так?

Я вкратце изложил ситуацию. Служивый покачал головой и вышел.

Пришла фельдшер из санчасти, пригляделась.

- Ну ты и красавец!

- Благодарю, вы тоже неплохо выглядите, - моё лицо снова расплылось в улыбке.

Она потрогала челюсть, голову, расспросила, куда, как и что, вздохнула и ушла.

Появился дежурный майор. Я потребовал акт освидетельствования и заявил, что буду писать Прокуратуру заявление о возбуждении уголовного дела.

- Конечно, конечно! Это ваше право, - ответил он и дал мне бумагу с ручкой для объяснения.

Следующие сорок минут я писал, давал читать, переписывал и снова вместе с дежурным вчитывались в текст. Он волновался, ему не хотелось страдать из-за бухих и несдержанных «фейсов». Я, в свою очередь, не хотел доставлять неудобство ФСИНовцам. Наконец мы составили удобоваримый для всех текст. Пока я писал, фельдшер замерила мой опухший глаз и составила акт.