Антон Мухачёв - Путевая книга заключённого - Лефортовский дневник

- А я вообще сплю и вас не вижу, - заявляет Костя.

- Фамилию свою называем! – орёт Рыжая.

Почему-то, когда кто-то из служителей видит какое-то нарушение или дерзость, то тут же спрашивает фамилию, хотя и так её прекрасно знает. По правилам СИЗО называть свою фамилию мы обязаны, но не сейчас.

- Кто именно, не понимаем!

- Справа от окна! – кричит она в сторону Кости.

- Справа относительно вас или окна? – я уже явно хамлю, но меня это веселит.

- Все называем фамилию!

В ответ тишина. Молчание. Слышно сопение гестаповки. Наконец, мой сосед её просто посылает:

- Закройте дверь с той стороны! Сквозняк!

М-да, это не зона, это интеллигентное Лефортово. Уверен, я ещё с ностальгией буду вспоминать этот санаторий. Но пока что Рыжая сдаётся и сваливает. Мы опять одолели систему. Через минут десять приходит другая женщина. С ней мы общаемся как ласковые котики. Обсуждаем наши утренние заявления с жалобами и расходимся взаимоудовлетворенные. Если к нам человеческое отношение, то и наша реакция совершенно адекватная. Но скандал всех разбудил и раззадорил - неделя началась чудесно. Весь день впереди, что-то еще будет. 100%.

Перед прогулкой капитан Коля лично обшмонал каждого из нас. Залезал чуть ли не в трусы. И, тем не менее, во рту за губой я пронёс кусочек карандаша. Вычисляя по шагам «вертухая» и считая вслух секунды, я запрыгивал на широкую спину юриста и буква за буквой выводил под самой решёткой огромную надпись: «Душегубы». Она нам так понравилась, что рядом тут же появились ещё несколько печатных букв: «Свободу!»

Эти простые слова на недосягаемой высоте почему-то настолько обеспокоили капитана Колю, что тот прибежал мокрый, как загнанная лошадь и, брызгая пеной, потребовал объяснительную по поводу надписей на стенах. Странно, причем тут мы?

Коля постоянно требует от нас какие-то объяснительные. И так же всегда их не получает. Не повезло ему и на этот раз. Только и хватило на угрожающее: “Ну ла-а-адно…”. Обиженный взрослый ребенок. Теперь ждём шмон или каких-нибудь иных разборок.

После обеда пришла чудесная новость – официально разрешили брать воду на прогулку. Ура! Две недели измывательств, но они всё же прогнулись! Мы так пели и плясали, так веселились и радовались, что пришедший ДПНСи для выяснения сути жалоб о розетках был удивлен общей атмосферой вежливости. И хотя его заявления о том, что дед-шпион по ночам смотрит телик всё же спровоцировало лёгкую грызню, но без агрессии и с юмором. Деду по ночам плохо, хоть окно и открыто круглосуточно (единственное в крыле, по словам «продольных»). Он сидит на шконке и смотрит в одну точку, а местным вуайеристам кажется, что тот нарушает режим. Ругаться бесполезно, просто пишем высокохудожественные жалобы и издевательском тоне.

Окно и вода – на достигнутом не останавливаемся. Теперь пишем заявления на двухчасовую прогулку и ежедневный душ. Это конечно же фантастика, но пусть не расслабляются. Да и нам развлечение. Я требую пропустить в посылке дачный «душ-топтун».

Остаток дня проходит в обычном режиме. Обливаемся, шутим, читаем прессу. Я пытаюсь читать Ветхий Завет, но перескочил на боевик от Иоанна Богослова. Вечером английский, шахматы и письмо Любимой. Ночью душный короткий сон.

На следующий день нас перед прогулкой не шмонают вообще. На глазах у мрачного капитана Коли плескаемся как тюлени и обливаем соседей. Те орут, но нам весело, а значит пусть и соседи не грустят. Обратный путь с прогулки тоже без обысков. Коля смотрит в пол, про объяснительные уж и не вспоминает.

Нам опять скучно.

По телику говорят: «что ни день, то температурные рекорды». Бывает, трудно даже дышать - со спёртым воздухом не справляется ни открытое окно, ни вентилятор.

Вспомнил карантин год назад. Натурально мёрз. Может и нервное. Когда привезли и одели в казённую одежду, голова была пуста - это я точно помню. Полная прострация. Ни мыслишки, лишь желание как-то повернуть всё назад. В тюрьму жутко не хотелось, я только-только начал жить счастливо. Года не прошло, как я женился, полугода – как родилась Яська, и вот на тебе!

Штаны мне в карантине выдали размера эдак 60-го и, чтобы они не сваливались, я завязывал их спереди на узел. Ботинки же, наоборот, оказались на два размера меньше и нестерпимо жали. В Лефортово я заехал как на зло в «рыжую» смену. Сидя в пустой одиночной камере, я раз за разом подпрыгивал от стука “кормушки”. Сидя на жёсткой и неудобной койке среди голых стен, я пытался вспомнить, как в разных фильмах выглядит тюрьма, что надо делать и гадал о том, что мне предстоит в ближайшем будущем. Кроме криков Рыжей заправить постель и прекратить накрываться одеялом, мне запомнился дикий холод в камере. Несмотря на август, меня трясло до стука зубов. Когда приносили чайник с горячим псевдочаем, я сидел и обнимал его - грелся. Потом начал активно отжиматься и не забросил по сей день, хотя давно уже не мёрзну.

Радио на карантине не работало. В одиночке я провёл четыре дня и ел всё, что дают. Впервые после детского сада я съел манную кашу. Понравилось.

И вот за мной пришли. Я свернул трубочкой хилый матрас, взял «сухпай» и, придерживая спадающие штаны, пошел в мир ЗеКа.

Коридоры, стены, перила, решётки, сетки, стальные двери с прикрытыми глазками. Подвели к одной из них, лицом к стене, лязг засова, глубокий вдох, ни пуха!

И вот ведь я обманулся-то как!

Первое впечатление – попал в малогабаритную уютно-обжитую квартирку. Я ещё не знал, что Лефортово – это другая планета среди СИЗО России. Я ждал чего угодно, но только не телевизора, холодильника, электрочайника и двух гостеприимных сидельцев-ветеранов. «Ого!», только и выдохнул я. Дверь за спиной закрылась.

«Клади матрас сюда. Кофе будешь?» – это были первые слова моего первого соседа в моей первой камере. Олег Скоробогатов, совладелец (по его словам) сети автомагазинов, влетевший за контрабанду и на момент нашей встречи отсидевший почти полтора года. Полтора года! От этого срока я обалдел настолько, что не сразу ответил на его вопрос о кофе.

Но когда я расположился на своей новой кровати по имени шконка и ответил «буду», то последовал ещё более удивительный вопрос:

- Растворимый или заварной?

Я подумал, что надо мной издеваются и ответил вопросом на вопрос:

- А куда я попал? У вас есть кофемашина?

- Это Лефортово. Привыкай…

И я начал привыкать.

Кофе, заваренный в электрочайнике, был на порядок вкуснее того, что я постоянно пил в Кофе-Хаусе на воле. Уже на следующий день после голодного карантина я впервые в жизни ел хамон, по словам Олега, ценой в 500 у.е. за кг. На обед баланда выливалась в туалет, и на столе появлялись салаты из свежих овощей, фрукты, орехи и даже борщ, сделанный на кипятильнике. И это тюрьма? Нет, это Лефортово. "Сухпай" отправился в помойку, а я стал постигать жизнь в ограниченном пространстве среди чужих людей. Мытьё полов по очереди, когда едим – в туалет не ходим, а когда ходим – жгём бумагу и десятки десятков простейших аксиом тюремного бытия.