Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

Однажды я отправился в командировку в Пекин, вошёл в вагон в Харбине. Поезд ехал из Москвы в Пекин. В вагоне сидели несколько специалистов китайского языка из Чехословакии. Один из них увидел, что вошёл молодой китаец, сразу сел рядом, разговаривал со мной по-китайски. Я его спросил: «Почему вы приехали к нам?». Он достал из сумки «Народную газету». Там был снимок: три человека танцевали на горе риса. Как так можно? Потом я понял, что там, в рисе, просто стоял стол. Мальчики танцевали на столе.

Ну хорошо, начальник сказал, сколько он собрал риса с одного му. А рис надо сдавать государству. Пропорционально. Из каждых ста цзиней — двадцать. Но тот, который сказал, что у него несколько тысяч цзиней, он же обманул. Что ему делать? Всё равно придётся отдавать это количество. Пришлось сдавать не только собранный рис, но и невзошедшие зёрна. Всё равно не хватало. А на следующий год что взрастёт без зёрен? Поэтому начался голод. Около Гуйлиня умерли триста тысяч крестьян, а в Китае около миллиона. Почему? Кто ответит за это?

Когда после освобождения заговорили, что Гоминьдан не воевал с японцами, я сразу понял, что эти руководители лгут. Мы почти каждый год воевали. Они говорили, что Чан Кайши спустился с гор, чтобы сорвать персики. Это значит, что не он сажал дерево. Я сразу понял, что это за партия. Тогда мне было пятнадцать лет. Я решил никогда не интересоваться политикой. Политика здесь, я там. Поэтому и стал интеллигентом. Профессором.

В этот день мы пришли к профессору вместе с моей дочкой от первого брака. У школьников уже начались летние каникулы, дочка приехала ко мне отдохнуть. Я рассказал профессору, как нас обманула семья моей китайской жены Зои. В выходные мы были у них в гостях. На столе стояли разные блюда — рыба, кальмары, курица, салат из «битого» огурца с медузой. Но с особым удовольствием Зоин отец поглощал чёрное мясо.

— Что это? — спросил я.

— Баранина, — объяснила Зоя, — но невкусная. Мне не нравится.

Я сказал Зоиной маме:

— Ваша дочка считает, что баранина невкусная. А папа вон как уплетает.

— Вкусная, вкусная, — закивала мама. И они наперебой с папой стали предлагать баранину, пододвигать её к нам. Я не ем мяса. А моя дочка попробовала. Ей понравилось. Зоя начала ей подкладывать кусочки. Все новые и новые. Так они вдвоём с Зоиным папой и умяли всю тарелку. И вот, когда на следующий день мы вернулись в кампус, речь зашла о том, что едят китайцы. Дочка спросила Зою, правда ли, что женщины для здоровья поедают слепых новорожденных щенков.

— Да, — сказала Зоя и зачем-то добавила: — Трёх в месяц. А ты хотела бы попробовать?

— Ну, можно, — задумчиво протянула дочка.

— Ну, если честно, ты уже пробовала собачатину. Вчера это была не баранина, а собака.

Бог знает, зачем они нас обманули. Наверное, стеснялись при иностранцах есть собаку. Думали, что нам это не понравится. Вот и сочинили про баранину. Но из природного гостеприимства решили угостить. Или им стало жалко нас, глупцов, которые не едят собак. Ведь они такие вкусные.

Я рассказывал всё это профессору. Он от души смеялся.

— Они плохие, — показал он пальцем в сторону Зои. — Они едят собак. Мы, буддисты, не едим собачье мясо. Мы считаем, что собака — это через сто лет вернувшийся в дом дух родственника.

— А вот нобелевский лауреат Мо Янь в своей книге «Страна вина» вообще пишет, что китайцы едят детей. Это правда? — как бы в шутку задал я давно мучивший меня вопрос.

— Да, правда, — неожиданно легко согласился профессор. — В 60-е, во время голода, в провинции Хубэй ели детей в деревнях. Как было то… Своих ведь есть жалко. Вот и менялись с соседями. Говорили, давайте мы вам своего отдадим, а вы нам своего…

А ещё был такой случай. У моего соседа жена пошла на рынок. Приходит, а там неожиданно пампушки продают с мясом. Она купила, принесла домой. Поели с мужем. Очень вкусно! Она ещё за пампушками пошла. Входит в эту палатку, а там никого нет. Прошла дальше, на кухню. Там мужчина готовит. Она говорит: «Вот такие вкусные пампушки, пришла ещё купить!». Он улыбается. А сам нечаянно рукой крышку котла задевает. Она отодвигается. Жена соседа заглядывает внутрь — а там такой большой желудок и женская грудь отрезанная.

Профессор помолчал.

— Голод был страшный. У нас даже рис не рос. Один гаолян. Я отправился за рисом далеко. За две тысячи километров. Весил я тогда 107 цзиней (53,5 килограмма — И. Ф. ), а мешок риса купил в 124 цзиня (62 килограмма — И. Ф .), на себе тащил. Несколько раз падал. Люди мне помогали его нести. Привёз домой детям. Мы с женой сами не ели, только дети. Когда они ели, мы на них смотрели и были более счастливы, чем они сами.

Вот недавно к моей дочке подруга приходила. И дочка говорит, что купила платье на распродаже. Так оно стоит две с половиной тысячи юаней, а удалось за восемьсот взять. Потом подруга ушла. Я говорю: «Дочка, и ты считаешь, это дёшево? Вот на мне футболка за десять юаней». Дочка говорит: «Папа, зачем ты унижаешь себя? Ведь у тебя есть деньги, ты можешь купить себе всё что хочешь». А зачем мне это нужно? Ведь у меня было всё что хочешь. Когда я был переводчиком, носил дорогой английский костюм. А сейчас я уже старый. Мне скоро уходить. Мне ничего не нужно.

Когда советские специалисты уехали на родину, мы, переводчики, остались без работы. Я стал преподавателем русского языка сначала в Харбинском техническом университете, потом в Гуансийском педагогическом университете. В 1964 году правительство запретило преподавать русский язык по всей стране. Опять остался без работы. До этого в Китае в средних школах и университетах из иностранных языков преподавали только русский. Некоторые профессора английского языка, старики и старухи пятидесяти, шестидесяти, семидесяти лет пошли в наш институт в Харбине, чтобы заниматься русским языком. Учили алфавит «а, б, в…».

После запрета преподавать русский язык начальство отправило меня на факультет английского языка изучать английский. Я просидел в классе три дня, потом сказал жене: «Больше туда не поеду». Она спросила: «Почему?». Я сказал: «У преподавателя произношение хуже, чем у меня». Дело в том, что в детстве, во время антияпонской войны, рядом с нами жил один американский лётчик. Я с ним вместе играл в футбол. И немножко говорил по-английски.

Потом, во время «культурной революции», не было никаких занятий. Так как мой отец служил в Гоминьдане, меня лишили права свободно передвигаться. Мой сосед, директор библиотеки нашего института, тайно дал мне ключ: «Володя, вот ключ от библиотеки. Теперь там никто не занимается. Всё заперто. Иди, читай то, что ты любишь». Тогда американские передачи нельзя было слушать. Если слушаешь — значит ты контрреволюционер, тогда в тюрьму, расстрел. Как же быть? Я смотрел в книгу: «эй, би, си, ди…». Благодаря русскому языку читал: «а, в…». Учил постепенно, тихонько. Было очень трудно. Читал, читал. Читал все грамматики английского языка. Хотел знать больше, но не мог продвинуться. Когда разрешили перемещаться по стране, я поехал к своей сестре, которая жила и работала в Пекине. Побывал в Пекинской библиотеке. Нашёл там книгу, толстую, — русский написал английскую грамматику. Он написал английскую грамматику на русском языке. Я знал русский язык и немножко английский. Папа этого автора был послом в Англии. Он родился в Англии и в детстве жил там. Конечно, он хорошо знал английский язык. Дома разговаривали по-русски, так что он хорошо знал и русский. Потом он вернулся домой и написал для русских эту английскую грамматику. Очень хорошо написал. Вот так и я по его примеру написал английскую грамматику на китайском языке. Моя книга была третьей английской грамматикой в Китае. Я написал восемь частей. Сейчас готовлю девятую книгу.