Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

Один порвал на мне рубашку. Я его обругал: «Подожди, придёт время, и купишь мне хорошую рубашку!». Они хотели найти эту бумагу, где было написано, что я уничтожил не документы, а ерунду. Я лежал на полу и думал, как быть, куда спрятать эту бумагу. Если они у меня её отберут, то будут говорить, что я уничтожил документы, и тогда ничего не поделаешь. Потом я порезал тюбик с зубной пастой и выдавил всю пасту в туалет. Спрятал бумагу в тюбик. Никто не заметил. Они сказали: «Поехали обратно в Тайюань!». — «Хорошо». — «Собирайся!». Они думали, что увидят её, когда я буду собирать вещи. Я сказал: «У меня нет вещей». Стучали по полу, чтобы её найти. Они не могли догадаться, что эта бумага в тюбике. Спросили, где она. Я сказал: «Вон, в туалете, я вчера уже её использовал». Когда вернулись в Тайюань, снова меня мучили, за то, что я уничтожил важные документы. Думали, что этой бумаги уже нет. И тогда я показал её на собрании перед всеми. Но больше всего меня мучили не хунвейбины, а те преподаватели, у кого у самих родители — помещики или были расстреляны, или те, кто реально исповедовал «правый уклон». Чтобы выгородить себя, они мучили меня. Я показал бумагу и опять спрятал на груди. Это моя жизнь. Если хотите взять её, пожалуйста, режьте меня. А потом те преподаватели, которые овладели властью и стали руководителями революционного комитета, исключили меня из института. Они писали в городское управление, чтобы меня отправили в шахту добывать руду.

Когда меня заперли, ещё заставляли трудиться. Преподаватели-хунвейбины следили за мной. Когда я после работы ложился спать, они кричали: «Володя, иди за водой!». Шёл к колодцу за водой. А я слабый, голодный, сил мало. Один раз пытался поднять ведро, упал, разбил голову об ведро. Однажды они сказали: «Володя, тебе скучно, мы знаем. Но смирись». — «Как смириться?». — «Вот вывинти лампочку из потолка и вставь туда пальцы». И я понял, что им больше нечего придумать, как меня дальше мучить. Я смеялся: «Дальше у вас дороги нет, чтобы меня мучить. Пока на горе есть лес, будут дрова». Я считал, если я выживу, у меня будет хорошее будущее.

Я сказал городскому начальнику: «Это неправильно. Я не поеду копать уголь». И он вдруг сказал: «У тебя есть ноги. Иди куда хочешь. Мы не будем мешать».

Во время «культурной революции» Мао Цзэдун думал, что Советский Союз будет с нами воевать, поэтому наш институт переехал далеко в горы. Я поехал оттуда в правительство провинции. Оказалось, что моё имя уже вычеркнули из институтской домовой книги. А без выписки из этой книги нельзя было купить хлеб. Показал свою бумагу начальнику палаты образования. Он сказал, пока моё имя не впишут обратно, другие преподаватели тоже не смогут получать хлеб. Значит, всё-таки есть хорошие люди и среди коммунистов. А ночью ко мне постучались два преподавателя. У одного из них отец — помещик — был расстрелян, другой сам был «правый уклонист». — «Надо добавить твоё имя в книгу». — «Почему?». — «Без тебя мы не можем получить хлеб». Я опять хохотал. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

А потом в конце «культурной революции» они писали на красном плакате: «Извините, Володя, мы виноваты». А до этого каждый месяц давали мне только тридцать юаней. Не было заработка. А тут ещё и компенсацию дали — две тысячи юаней. Тогда я был как сумасшедший. Ходил по всему институтупоказывал деньги и смеялся: «Ха-ха-ха, я победил!». Потом руководитель их революционного комитета сказал: «Володя гордый. Почти сумасшедший. Я всё время его ругал. Он здесь, я ругал его. Он там, я ругал его. Он на собрании, я ругал его.

Я сдаюсь».

Вскоре Министерство сталелитейной промышленности собралось строить завод в Ухане. Понадобился переводчик английского языка. Мой знакомый стал заместителем министра этого министерства и направил меня с женой в Ухань. И мы стали переводчиками. Три года мы там работали. Тогда Мао Цзэдун умер. И всё хорошо было. Когда построили завод, собрались ехать в Шанхай строить другой завод. А я уханец. Я попросил ректора института, где я учился, написать её другу, тоже ректору, чтобы меня оставили в Ухане преподавателем английского языка. Потом я стал профессором английского языка. После выхода на пенсию я поехал в Россию. Работал переводчиком русского языка. Когда я вышел на пенсию и первый раз оказался в Москве, на Красной площади коммунисты проводили митинг против происходящего. Тогда уже власти и Советского Союза не было. Много народа там было, шумно. Мой друг сказал: «Профессор, власть пала, а это коммунисты протестуют». Я очень удивлялся: как так?..

Но всё-таки я верю, что партия была хорошая. Только руководители плохие. Так и в Советском Союзе, и Китае было. А большинство коммунистов Советского Союза и Китая — хорошие люди. Я так считаю. Я тогда на митинге хотел вместе с ними тоже гулять, но друг не разрешил… Там молодые были.

Я написал Тамаре Мосиной: «Я скоро поеду домой через Свердловск. Я привезу подарки тебе». Тамара ждала меня на перроне. Было только три часа утра. Ещё темно. Поезд останавливается, я выхожу из вагона. Никого нет. Потом вижу вдали: человек. Я закричал: «Мосина!». Сразу подбежала ко мне: «Володя!». Плакала. Я тоже плакал. «Ты стал такой солидный, я не узнаю тебя». Я отдал ей подарки и сказал: «Тамара, я опоздал. Мама умерла, папа умер». Я спросил: «Тамара, ты вышла замуж?». — «Да. Муж нехороший. Весь день пьяный. Не работает. Мы уже разошлись». Она мне рассказала, что теперь уже не Свердловск, а Екатеринбург. Я не запомнил тогда. Я сказал: «Тамара, когда будет возможность, приезжай к нам в гости». — «Хорошо». Я спросил её: «„Брат“ где?». Она сказала, что он сейчас работает где-то. После этого «брат» мне написал письмо.

А потом я несколько лет работал переводчиком в Москве, Владивостоке, Чите, Томске. Очень был занят. И потерял с ней связь.

Потом моя родная мать заболела, и я вернулся домой. Она вскоре умерла. Внук учился в средней школе, я ему помогал.

Преподавал английский язык. И когда он поступил в американский университет и поехал в Америку, дочка попросила меня приехать в Гуанчжоу. Мне было неохота ехать. Этот город мне не нравится. Жарко. Пища невкусная. Дочка сердилась: «Мой сын — это тоже твой внук! Не хочешь за ним ухаживать! Помогать мне не хочешь!». Я сказал: «Хорошо, поеду. Но два условия: никто мне не будет мешать, если я захочу уехать, и мы будем жить отдельно, не с вами». Она сказала: «Хорошо». И сейчас я живу в соседнем с ней корпусе.

Я решил помочь профессору найти Тамару. Мой друг родом из Екатеринбурга. Его родственник служит в полиции. Он передал мне адрес и телефон Мосиных. Сказал, что квартира записана на её сына. В юности он был судим, сейчас работает на Уралмаше. А о само́й Тамаре никаких сведений нет. Может быть, она уже умерла. Так что я звонил, слегка нервничая. К телефону подошла женщина.