Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— У меня что-то голова так разболелась… — прибегла к той же отговорке соседка. — Я домой ушла, спать.

— Вот и зря! Я столько полезных людей узнала! — похвалилась девушка. — И тебе бы могло помочь пообщительней быть. А то ведь так в своем захолустье и сгниешь. Глядишь, детям бы будущее обеспечила… О детях-то своих думаешь?

— О них одних и думаю, — приоткрыла душу Надежда, — только, знаешь, я так не могу. У меня муж, мы с ним десять с лишком лет вместе.

— И мужа бы вытащила, на место толковое пристроила, — быстро нашлась поначалу немного смутившаяся было собеседница. — Не понимаешь ты, Надька, хозрасчета. Хозрасчет — это символ новой жизни!

У Кати закрутился с эстонцем настоящий роман.

Они пропускали лекции, целыми днями где-то пропадали, уезжали в Москву. Девушка перестала ночевать в общежитии. С Алешиной мамой виделась лишь изредка, невзначай, заскочив в комнату за новыми вещами, стараясь не замечать осуждающего безмолвного взора соседки.

— Знаешь, Надя, а он ведь неженатый, — как-то проболталась она.

— А ты-то замужем. Ты что, забыла?.. Забегалась, совсем голову потеряла? — сердито накинулась на нее Панарова.

— Да ладно, брось — через две недели уезжать, — легковесно взмахнула рукой с ярким маникюром светившаяся счастьем златовласка. — Все забудется, вернется на свои места. А я молодая, я пожить хочу успеть.

— Как бы потом расплачиваться не пришлось…

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Хоть будет, что в старости вспомнить, — ершисто возразила Катерина. — А ты кроме своего леспромхоза, мужа да детей так ничего в жизни и не увидишь.

— Ну уж зато на твоего прибалта губастого все это разменивать не стала бы, — отплатила уколом за укол Надежда.

— А зачем на прибалта? — озорно подмигнула Катя. — Я знаю, что тобой Зураб интересуется. Он перспективный мужчина, бессемейный, разведен, без детей. Какой-то крупный пост у себя в республике занимает. По курортам бы тебя возил и пылинки сдувал.

— Ну, ты с ума спятила, подруга! — возмущенно подпрыгнула на постели Панарова. — Я из семьи никогда и шага в сторону не сделаю. Дни считаю до возвращения.

— Да, подруга… «Все было встарь, все повторится снова», — протянула соседка, критично разглядывая сверху полулежавшую на кровати с методичкой в руках Надежду. — Забудь!.. Не вам быть хозяевами новой жизни.

— Какая новая жизнь? — отмахнулась та с легким презрением. — Все как всегда — было, есть и останется… И ты останешься в старости ни с чем у разбитого корыта.

— Это мы еще посмотрим, — с вызовом рассмеялась Катерина, показав жемчужные ровные зубы. — Черненко и вся эта система гнилая на ладан дышат. Со дня на день и его в стену замуруют. А вот тогда новая жизнь и начнется! Мне Эрке рассказал, а у него родители — большие люди в Эстонии… Так-то, подруга! Мотай на ус. И удачу за хвост хватай, пока не поздно.

— Много твои эстонцы в жизни понимают, — вполголоса заметила мама Алеши.

— Да уж побольше, чем вся эта глухомань пермско-саратовско-мордовская, — презрительно скривила губки Катя. — Водку хлещут да спят. Ничего, скоро проснуться, расшевелиться придется. И головкой с похмелья помаяться… А я, может, в Таллине в то время буду жить и детей белокурых рожать.

— Ты, Катюша, случаем, не разводиться ли собралась? — с удивлением спросила Надежда, поднявшись и спустив ноги на пол, в тапочки. — Совсем сдурела, подруга?.. Голову напрочь потеряла?

— Посмотрим, все может быть, — загадочно улыбнулась красавица, грациозно сделала ручкой и быстро захлопнула за собой дверь.

Зураб оказывал пугливой Надежде осторожные знаки внимания. Во время экскурсий в первопрестольную и по городам Золотого кольца, входивших в программу пребывания слушателей курсов, норовил занять в автобусе местечко поближе, подать руку при выходе из дверей, идти неподалеку, подбрасывая фразы, шутки, подчас откровенно паясничая и дурачась с экскурсоводом.

Вообще не замечать его присутствия казалось Панаровой невежливым — ведь с другими мужчинами на курсе она разговаривала. Демонстративное игнорирование лишь одного могло породить лишние слухи, пересуды, понимающие усмешки за спиной. Из-за этого она старалась общаться с Зурабом ровно столько, сколько с иными. Беда была в том, что иные давали несравненно меньше поводов для общения. Зураб же умело провоцировал реакцию своим ребячеством.

Постепенно и безотчетно, не задавая вопросов и не понуждая к откровенности, Надежда прознала, что он наполовину грузин, наполовину, по матери, русский, в первом браке по договоренности старших родственников двух благородных грузинских семей не был счастлив и не имел детей, непросто добился развода и теперь живет один. Все время посвящает карьере, днюет и ночует на работе, имеет неплохие перспективы в руководстве республики, хотя развод и отсутствие семьи вредят его росту. В детстве болел туберкулезом, оттого не похож на широкогрудого джигита с картинок из Толстовских рассказов. Раньше, по юности, выпивал, но однажды за рулем сбил ребенка. Ребенок выжил, дело замяли — родителям подарили машину. Поклялся богу, что, если врачи спасут жизнь мальца, в жизни к спиртному не притронется. Сам вырос в семье, где было пятеро детей: два младших брата и две старшие сестры. Поэтому очень стремится завести свою семью и детей. Мама у него из терских казачек, в молодости походила на Надежду, но он пошел в отца, у которого нос еще внушительнее.

— Вот видишь, теперь ты обо мне все знаешь, — немного грустно улыбнулся Зураб. — Даже про туберкулез и преступление без наказания… А я о тебе ничего не знаю.

День за днем, встреча за встречей, разговор за разговором Надежда понемножку поведала и о своей непростой жизни — сама не хотя того, излила душу, высказалась обо всем, что наболело к четвертому десятку.

— Ты впустую жертвуешь собой, живя с этим человеком. Он никогда ничего в жизни не добьется, — заключил Зураб, внимательно и с сочувствием посмотрев ей в глаза. — Есть такая категория мужчин — ты только не обижайся — слабак по жизни, слабовольный эгоист, «пьяница тяжкий, бесстыдный, как пес с отвагой оленя», как писал один поэт… Говорит, дескать, ничего не хочет, а сам внутри знает, что хочет: страстишки-то бродят, кипят в сердце — да не решается. А ежели б и решился, все равно бы не получил. Он едет на тебе, и ему комфортно, лишь бы избежать лишнего беспокойства в жизни. Тебе проще собой пожертвовать из сострадания, житье с ним вытерпеть, чем его бросить. И ты думаешь, что это правильно… Но это неправильно.

— По крайней мере, это порядочно, — возразила Надежда, казнясь, что так много наговорила о семье и муже.

— Нет, непорядочно, это самообман, — строго осудил Зураб, коротко отрицательно мотнув головой. — И даже не по отношению к тебе. Речь о детях. Ты их обрекаешь на слишком низкий старт в жизни. На отсутствие права хорошего разбега для прыжка. И одно дело — когда у тебя нет выбора… Но выбор есть. Они могут учиться в лучших школах — я обеспечу им поступление в любую высшую школу в Москве, связи нашего рода им откроют мир. И у них будет еще, как минимум, трое братишек и сестренок. Родных…