Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Мужчина вопросительно взглянул на Надежду и замолк, ожидая ответа.

— С родным отцом им лучше, — будто не замечая вопроса в последних словах, отвернувшись в сторону, произнесла Панарова. — Особенно Алеше. Ему уже восемь лет… Как бы он перенес развод, переезд, другую семью, другую жизнь?

— Поначалу — да, ему будет трудно: родная кровь, отец, — кивнул, волей-неволей согласившись, Зураб и продолжил вкрадчивым низким голосом. — Но ты подумай, насколько ему будет лучше потом, через пять-десять лет!.. Может, ты его хочешь на Афган обречь и извечное повторение пути отца-неудачника? Не будь жестокой по отношению к мальчику, когда имеешь возможность выбирать его судьбу… Я понимаю, что тебе будет тяжело, но пожертвуй собой не ради самовлюбленного алкоголика-эгоиста, а ради будущего своих детей!

— Нет… Даже если б я пошла на такой шаг, развода и детей он бы мне нипочем не дал, — отрезала Надежда, машинально дернув плечом и отступив на шаг. — Да еще и сотворил бы чего на горячую голову, из мести или из отчаяния дошел бы.

— А вот это я бы уже взял на себя и быстро решил… Об этом даже не думай, — нехорошо сверкнул черными пронзительными глазами кавказец. — От тебя нужно лишь одно. Сказать «да». И все… И кончится беспросветная мгла, муть твоей жизни, и начнется новая жизнь.

— Да, хозрасчет… — безрадостно усмехнулась своим мыслям мама Алеши.

— Что? — не понял мужчина, исчерпав запасы красноречия.

— Да так, ничего… Хозрасчет как символ новой жизни, — ответила она. — Давай оставим этот разговор и не будем к нему возвращаться.

— Значит, ты выбираешь и жертвуешь будущим своих детей? — разочарованно подняв брови, заключил тот.

— Зураб, найди себе молодую незамужнюю грузинку. И нарожайте с ней своих детей, — с наставительной ноткой мудрой матери в голосе посоветовала Надежда. — Вот когда они у тебя будут — может, и поймешь меня. А сейчас не пытайся.

Грузин уронил лысеющую голову, провел по ней ладонью и замолчал, глядя в землю.

— Ну хорошо… Можно одну небольшую просьбу?.. Последнюю?

— Если обещаешь, что никогда больше не вернешься к этому разговору, — попросила Панарова.

— Обещаю… Сам, по своей инициативе, уже не вернусь, — серьезно промолвил тот.

— О чем ты хотел попросить?

— Я мудрый грузин и был готов и к такому варианту нашего разговора, — невесело улыбнулся мужчина. — Потому что я чувствую твою душу, знаю, какая ты… Вот здесь мой адрес в Грозном, телефон, а вот это — адрес моего родового гнезда. Обещай, что, если останешься одна или тебе будет невыносимо скверно, напишешь мне. Просто пошли в конверте одну строчку: «Пишу, как обещала».

— Зураб, пожалуйста, не теряй времени и устраивай свою жизнь, — с предательски заблестевшими глазами дрогнувшим голосом попросила Надежда.

— Ты сказала, что пообещаешь…

— Ладно, обещаю, — отвернувшись в сторону и достав платочек, согласилась Панарова.

Через несколько дней плацкартный вагон увозил маму Алеши домой. Успешно сдавшую курсовую и заключительный экзамен, получившую сертификат и право продолжать работу в плановом отделе леспромхоза в условиях хозрасчета.

Сумки были забиты детской одеждой, игрушками, сыром, колбасой… Надежда подумывала, в какой кармашек запрятать сложенный вчетверо листок с адресом. Поколебавшись несколько мгновений, она покачала головой и разорвала бумажку на мелкие клочки.

Соседка по комнате, Катя, отправила в Пермь телеграмму с уведомлением о поданном в Подмосковье заявлении о разводе и просьбой всю дальнейшую корреспонденцию направлять в Эстонскую ССР, город Таллин, абонентский ящик до востребования.

Эрке был на седьмом небе от счастья. Новая жизнь улыбалась ему синеглазой, златокудрой, лучистой, слегка курносой улыбкой.

После возвращения Надежды из командировки быт в семье Панаровых воротился в прежнее русло. На майские праздники Алешины родители целыми днями маялись, перекапывали в две лопаты огород, к вечеру с трудом разгибая натруженные, немевшие от усталости, изнуренные спины и в ладу рассуждая, что осенью после уборки картошки непременно надобно рассыпать и запахать ведер по сто песку и гашеной известки, чтобы земля не была такой клеклой и легче поддавалась вскопке.

Алеша живо помогал вытаскивать из глубокого прохладного подпола чуть мягкую после суровой зимы картошку на рассаду, вынося ее во двор и рассыпая в сарае, отбраковывая подгнившую либо слишком мелкую, обдирая длиннющие белесые усы ростков, чтобы дать возможность наклюнуться свежим зеленоватым глазкам, видевшим теплый дневной свет и способным отыскать к нему путь после посадки в землю.

Слушая из транзистора о том, что спортсмены нашей миролюбивой страны дружно бойкотируют Олимпиаду в стране, увлекавшейся гонкой вооружений, мальчик с ведром в руках бросал слегка проросшие клубни в ямки, на штык выкопанные отцом. Те, что покрупнее, разрезал ножиком на две половинки и, приседая на корточки, аккуратно опускал разрезом книзу. Мама вслед за ним забрасывала готовые ямки землей, создавая новый длинный ряд.

Леночка мирно восседала в тени сонно шелестевших клейкими младыми листочками берез на расстеленном в траве старом покрывале на меже у края поля, играя с куклой и то и дело покушаясь на смородиновый компот в бутылке, утолявший жажду старшему братику, но не прикасаясь к жбану с кислым, ядреным квасом для папы.

Второе, меньшее по размерам картофельное поле, засаженное по краям густыми зарослями малинника и некрупными кустами крыжовника со смородиной, находилось во дворе рядом с баней.

Самым последним засевался клин худородной пашни на открытой равнине за аэродромом, километрах в трех от дома, высокопарно именовавшейся «дачами». Ни домиков, ни оград на этих дачах не было. Земля, принадлежавшая леспромхозу, сдавалась им своим же сотрудникам за крохотную плату и использовалась исключительно под картошку.

Каждую весну трактор плугом перепахивал все поле целиком — участки в шесть соток на семью заново межевались и вручную обрабатывались.

Алеша не мог себе представить, как родители на этих необъятных, беспредельных просторах грубо, пластами развороченного лемехом закаменелого целинного глинозема умудряются отыскать нужный, свой клочок.

Он терпеть не мог весенние походы «на дачу».

Два мешка с семенной картошкой и две лопаты папа закреплял на раме велосипеда, ведра и съестное с водой нужно было тащить в руках.

Путь отнимал около часа, и работать в жару на бескрайнем поле без единой тени или хотя бы полянки с мягкой травой, беречь драгоценную воду и успевать заполнять ямки за родителями, спешившими разделаться с тяжкой повинностью и костерившими ленивого тракториста, что не удосужился хоть разок пройти всю комковатую пашню с бороной, было не так-то просто. К вечеру замаянный Алеша изнемогал и валился с ног от усталости.