Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Алеша, которого дважды стошнило в самом конце пути, когда автобус кружил тесными улочками и через каждых полсотни метров услужливо замирал по требованию местных крестьян, пошел с мамой выбросить в туалет заранее приготовленные полиэтиленовые пакетики, умыть лицо и руки, прополоскать рот и застирать выпачканную рубашку. Папа остался сидеть с Леночкой и сумками.

Наконец где-то в вышине с треском и кашлем ожил допотопный репродуктор и сухо объявил, что электричка остановится на третьем пути.

Платформы не было. Первым в тамбур впрыгнул Алешин папа, высоко, на уровень груди, закинув правую ногу, уцепившись левой рукой за грязный поручень над головой и подтянув тело на узкую площадку. После этого он принял из рук жены, подхватив за подмышки, и втащил наверх одного за другим детей, затем и вещи. Надежду он втянул в вагон за обе кисти, как ребенка, когда состав уже тронулся и принялся, стуча колесами по рельсам, набирать скорость. Электричка стояла минуты две, не дольше.

Успешным штурмом взяв состав, Панаровы, с облегчением переводя дух, перебрались внутрь облезлого вагона и разместились на свободных пассажирских скамьях, походивших на лавки в городском парке, сбитые из тонких деревянных брусьев, покрытых старым истрескавшимся лаком и нацарапанными перочинными ножами либо гвоздями незамысловатыми надписями.

Почти час электричка нерасторопно подбиралась к Сумзе, приостанавливаясь у каждого столба средь полей, по которым куда-то вдаль убегали серые, заросшие бурьяном малоезжие грунтовки, робко притормаживая и пугливо замирая пред семафорами в лесах, чтобы пропустить второпях пролетавшие мимо экспрессы без порицаемых их пассажирами задержек да длиннющие грузовые эшелоны.

В нагретом солнцем вагоне было жарко, но верхние окна легко распахивались, позволяя сухому ветру гулять вольными порывами и трепать вздыбленные волосы на головах.

Проголодавшийся Алеша с детским аппетитом перекусывал и с детским же интересом всматривался в пыльное стекло.

— В космос летаем, БАМ прокладываем китайцам, а в центре Союза не можем на станции платформу построить, — еще пребывая под впечатлением от рискованного прыжка и полета на вытянутых руках, зажатых крепкими ладонями мужа, над несущимся внизу потоком щебня, пожаловалась Алешина мама. — В сорок я уже так не подпрыгну… И плечи мне чуть не вывихнул, медведь, — обиженно поежилась она.

— А как тебя еще было затащить? — виновато оправдывался папа. — Не знаю, какой дурак вознамерился здесь станцию поставить. В двадцати километрах Бах-метьевск с военными заводами, лесозаводом, маслозаводом, кирпичным… А они рельсы сэкономили, путь спрямили, идиоты… Сейчас на солярку в день уходит больше, чем вся их экономия. Зато премии, поди, суки, получили. И дальше где-то свою поганку мутили.

— У нас директор сказал: в этом году лес тушить не будем, — согласно вторила ему Надежда. — Лимиты на ГСМ пришли, там лесорубам и лесовозам еле хватает план догнать. Лесничие и пожарные без солярки лето будут сидеть. Дескать, «ну и черт с ним, пускай горит, раз в области дебилы безмозглые — дым до них дойдет, может, прочистит соображалки».

— Куда все кубарем катится? — риторически спросил себя Анатолий. — Вроде вот только недавно жить начали нормально… А сейчас как назло все там делают, наверху!

— Забыла сказать: Лизка вчера звонила, — вспомнила Надежда. — Пегий велел передать, что берут тебя в экспериментальный. В июле вроде как отпуска у них пойдут, в график уже поставят… Говорит: с тебя пузырь, проставиться надо будет с первой получкой.

Панаров задумчиво глядел в окно. Со дня собеседования на «Маяке» столько событий завертелось, что он уже предал его забвению, не без облегчения в душе заключив, что не прошел проверку… И вот, как издевка свыше, закрытая на замок дверца вдруг приотворилась и гостеприимно позвала внутрь.

— Я уж и подзабыл про них, — с досадой признался Анатолий. — Не знаю… Как-то раньше было интересно посмотреть, попробовать… А сейчас перегорел.

— Ну и наплюй! — охотно поддержала его мысли жена. — Тебя же насильно никто не тащит. Думал — передумал… И они без тебя проживут, и ты без них.

— Может, так и сделаю, — кивнул Панаров. — Посмотрим…

Сойдя на платформу в Сумзе, уже без акробатических трюков, семья направилась к кассам автовокзала неподалеку.

Предстояла еще одна мучительная поездка на автобусе, от одной мысли о которой намаявшегося в дороге Алешу снова начинало мутить.

В кассах только что вывесили табличку «Обед», дожидаться на улице у дверей оштукатуренного и выкрашенного в салатный цвет строения придется часа полтора. От крылечка не отходило человек пятнадцать, занявших очередь и твердо решивших — как когда-то славный командующий Первой революционной армией Восточного фронта Тухачевский, державший оборону в этих самых кассах в восемнадцатом — стоять до последнего.

Вокруг оборонявшихся лежало столько напичканных сумок, охотничьих рюкзаков и узлов, что и уйти-то со всем скарбом — далеко не уйдешь. Исконные жители окрестных сел и деревень наведывались в райцентр, чтобы впрок закупиться мануфактурой. Выбрасывать лишний раз деньги за билет на автобус было непростительным расточительством. Накупали, нахватывали товара ровно столько, сколь удавалось впихнуть, втиснуть и дотащить до здания автовокзала.

— И что, мы здесь до вечера с мордвами простоим? — без энтузиазма вопросил воззрившуюся на него толпу Панаров. — Пошли пешком, здесь каких-то километров десять-двенадцать, если по прямой, через лес… А автобусом еще час трястись по жаре с этими вон…

— Алешке тяжело будет идти, не дойдет дотуда, — засомневалась Надежда.

— А мы полегоньку, с перекурами — часа за три-четыре дойдем, — пообещал Анатолий. — В автобусе, в духоте ему еще хуже будет.

Алеша радостно поддержал папу.

Посадив на плечи Леночку, взяв в обе руки по сумке, Панаров бодро зашагал по тротуару прочь от кассы по направлению к родному селу.

Идти пешком для Алеши и вправду оказалось нетрудно. В самой Сумзе еще чувствовалась жара. Громыхавшие мимо грузовики обдавали их клубами выхлопных газов и взвивавшейся пыли. Дома однообразно тянулись в линию, ничем не отличаясь от бахметьевских. Но, выйдя на раздолье в поле, семья вздохнула на пригорке полной грудью, окинула взором неоглядные холмистые просторы, зеленевшие озимыми, пестревший, переливавшийся впереди весенними пастельными оттенками чуть с просинью, лес и ходко зашагала под горку.

В лесу сделали привал, отобедали, сестренка мало-мальски вздремнула.

Пройдя тенистой стежкой, знакомой Панарову сызмальства, семья вышла к реке, за которой виднелась вдали Новиковка.